Неждана
Шрифт:
— Шут с ними, с яйцами, толпу, что за воротами стоит, не яри, — строго сказала Сорока. — Помоги лучше Милаше гребешок сыскать.
Неждана губу закусила, смотрит, как темнота за окном сгущается. Скоро совсем уж черничный кисель в небе расплещется.
Решила все ж таки мачехе не перечить, на рожон не лезть. Рано или поздно отвлечется от нее Сорока. То Авоська сиську просить начнет, на юбке повиснет, то Прекраса с Голубой за ленты раздерутся, то Щекарь опять на Богдашу ябедничать придет. Недолго подождать надобно, что-то такое в большой семье завсегда случается.
— Коли найдешь гребешок, пальцАми своими его на цапай, — пригрозила Сорока. — Сама знаешь, что тебе волосья чужие трогать нельзя, у девок в них вся сила держится. И так Милаша из-за тебя заикой сделалась, так хоть косы ее от ведьмы уберегу.
Неждана даже спрашивать не стала, почему и Милаша-то, оказывается, из-за нее заикается. Наверняка у Сороки найдется складное объяснение.
Пошла в детскую горницу, осмотрелася. Вспомнилось, как Милаша утром подножку Удалу поставила, чтобы вперед нее за стол не прибежал. Значит, Удал скорее всего в отместку тот гребешок запрятал. Глупый он еще, братец ее Удалушка, все в одно место каждый раз прячет — под подушками. Осмотрела постелю детскую, где девчонки Сорокины вместе спали, увидела, что подушка слева подмята. Позвала Милашу, велела под той подушкой гребешок искать. Там он и оказался.
— Точно Нежданка его не трогала? — спросила Сорока у Милаши.
Девчонка замотала головой, сказать ей сложно было.
— Все ж-таки, подь ко мне, я тебе ключевой воды на гребешок полью, — позвала мамка девочку. — Родниковая вода хорошо колдовские чары смывает.
Милаша послушно подбежала.
— Забавка, а ты после Тишкиной удавки руки ополоснула? — вспомнилось почему-то бабе.
Притопала Забава, нехотя подставила ладони, мачеха и ей плеснула из ковшика.
— Яблок моченых из подпола принеси, — Сорока сунула Неждане в руки плошку.
Девчонка решила с мачехой не спорить, все выполнять послушно. Чем быстрее ее задания переделает — тем быстрее убежать сможет. Скоро Авось проснется, заорет, его Богдаша уже два раза под одеялком щекотал.
Наждана легкой козочкой сбежала по лесенке в подпол, наклонилась над бочкой, чтобы яблок набрать, да тут свет у нее в очах и померк. Захлопнула Сорока крышку погреба, обманула.
— Ты что ж думаешь, дрянь такая, не поняла я, что ты бежать удумала? — раздался сверху приглушенный ор лютующей бабы. — Посиди-ка теперь там, подумай.
Нежданка была готова завыть и разрыдаться. Как синичка глупая к мальчишкам в ловушку, так и она в беду по доверчивости своей угодила.
Страшно было не в подполе в темноте и холоде сидеть, хотя и это по нраву никому не придется. Знала она, что люди княжьи на резвых конях уже по тракту в Поспелку скачут, летит вместе с ними погибель ее, Нежданкина.
Глава 14. Княжьи люди из Града едут, погибель везут
В самое темное ночное время, перед рассветом, разъяренная толпа с факелами свернула с княжеского тракта к Поспелке.
Впереди ехали всадники на холеных конях. Колобуд, лет пять до этого не сидевший в седле, снова поставил ногу в стремя. Грузный силуэт главного виночерпия покачивался над заснеженными полями и придавал вес всему происходящему.
По правую руку от Колобуда ехал его двоюродный брат Прозор, по левую — другой их брат — Рагоза- будущий воевода.
Прозор — высокий, сухой и поджарый, натянутый, как струна. Ус с сединой, борода — широкой лопатой вперед торчит, на пространство напирает. «Опять разгребать поехал,» — так про него писарь сказывал, что любил поиграть словами.
Рагоза огромный, почти как Колобуд, да то не телеса застольные колыхаются, а — сплошные мышцы друг к другу слепились, что сочные пельмешки. Ручищи у Рагозы о — го-го какие — любого из своих дружинников за башку вверх подымет да, как пешку, на нужное место переставит. Хотя игру мудреную индийскую — шахматы Рагоза не любил, больше в силушку богатырскую верил, чем в силу разума. Его и взяли-то для устрашения простого люда.
Факельщики в одинаковых малиновых кафтанах, отороченных золотым шнурком, подсвечивали морозное небо дюжиной огней. Впереди рысью скакали с разведкой двое, за ними ехал основной отряд, освещавший дорогу княжьим людям.
Кони под Колобудом, Прозором и Рагозой степенно вышагивали по искристому снегу, за ними тянулись сани крестьянские да торговых людей, за санями вился длинный хвост из пеших зевак, что по пути к санному поезду прибились.
В первых санях восседала толстая Досада с двумя поленьями и овечьими ножницами, Велижу с другого края посадили для равновесия, меж ними примостились родители девки, а пьяный Колч уже беспробудно спал в последнем трактире. Не стали с собой брать, побоялись, что мужик по темноте с саней упадет да затеряется.
На вторых санях Звездан со товарищи по мясному ряду с Граду собрались. Песни орали про удаль молодецкую, пока не охрипли.
На третьих санях — баба с Небылиц и ее девять детушек. Все ж таки не до смерти ее коромыслом удавили. Откачали родимую. Полюбил Колобуд в последнее время в рассказах своих все преувеличить, да приукрасить — нагнетал, одним словом.
Ехала баба за справедливостью. Мужика, из-за которого они с другой бабой у колодца друг друга душили, сначала та дрянь у первой бабы свела, приворот на меду заказывала. Чтобы отца родного детям воротить, пришлось его высвистами обратно к дому привораживать. Быстро не получилось, во второй семье у мужика за то время еще шестеро народилось.
Бабы уж после драки давно меж собой помирились. Беда только в том, что от двух приворотов мужика их общего скоро в разные стороны растащит, как тряпицу какую. Как есть, мужик в тряпку превратился — болтается между двумя избами, ни к одному берегу прибиться не может. Его то в одну сторону потянет неумолимо, то — в другую ноги сами ведут. Пусть расколдовывает.
Коромысло крепкое, проверенное баба на всяк случай с собой прихватила — для убедительности.
В третьих, четвертых, пятых санях люд ярмарочный набился — все убеждены были, что свистульки торговлю в Граде подорвали.