Неждана
Шрифт:
— Здесь я, Нежданка, — выступила вперед из темноты лохматая зареванная девочка.
Они щурилась от ярких огней после кромешной тьмы погреба и прикрывала глаза тыльной стороной ладони.
Пока Добросвет пытался совершить подвиг или глупое самопожертвование — тут уж с какой стороны посмотреть, Сорока нашептала Богдаше, и тот открыл крышку подпола. Мальчишка сказал Неждане, что сейчас мамку, тятьку, дедуся и всех братьев старших зарубают, коли она не выйдет. И та вышла.
— Тююю, вот так ведьма, — заржал в голос Рагоза.
Конь Колобуда также откликнулся заливистым ржанием. Казалось, что он передразнивал будущего воеводу.
— Молчать! — взревел Рагоза.
Его бас всколыхнул толпу, упал в черноту тяжелым камнем, и тут же пошли круги, как по воде: кто-то смеялся, кто-то свистел, кто-то выкрикивал проклятия. Снова полетела гнилая свекла, разбилась темными пятнами о резное крыльцо.
Кто-то попятился, испугавшись ведьминого взгляда, кто-то, наоборот, напирал вперед от любопытства. Те, кто стоял подальше, начали подпрыгивать, чтобы хоть что-то рассмотреть.
Колобуд отступил назад, в тень, предчувствуя, как сейчас оба брата — Рагоза и Прозор поднимут его на смех. Гнать коней из самого Града ради испуганной девчонки? Князю докладывать о черном заговоре?
— Скажи-ка нам, девка, ты ли лепила свистульки приворотные? — строго спросил у Нежданы Прозор.
— Лепила, но…Я не хотела…Они не… — залепетала испуганная Неждана.
— Цыц! — прикрикнул на нее Рагоза. — Говори четко: «Да» или «Нет».
В воздухе повисла зловещая тишина, все замерли, чтобы услышать, как она ответит.
— Да, — сдавлено выдохнула Неждана.
И ее тихое «Да» подхватили, разнесли эхом.
— Да!
— Да!
— Вы слышали, она сказала: «Да»?!
«Да!» «Да!» — звучали, как короткие удары под дых.
Если и были те, кто не верил в колдовство, а пошел к Сороке на двор поглазеть на княжьих людей, нарядных коней да яркие огни, то теперь уже все повторяли это отчаянное «Да!», все поверили в злую силу.
Толпа уже не видела перед собой испуганного ребенка, она видела ведьму.
— Вот же ж патлы бесовские распустила, — вопила какая-то баба. — Косу девичью не плетет — срамота какая!
— Да, у них, у ведьм, в волосьях вся сила! — истерично хохотал какой-то паренек. — Знаем мы таких…
— Вот уж я ей сейчас все патлы повыдергиваю! — напирала рябая баба, на ходу снимая рукавицы. — Будешь знать, как чужих мужей уводить приворотными посвистами.
Пока рябая пробиралась сквозь толпу, расталкивая народ налево и направо, Досада вытащила припасенные овечьи ножницы и шагнула на крыльцо. Походя, она откинула толстым боком в снег пару мужичков.
Смелая и наглая бабища крепко в кулак схватила Неждану за волосы, подтянула к себе и дыхнула в лицо злым луком. Он ловко защелкала ножницами, срезая девке волосы. Со всех сторон одобряюще заревели, засвистели, заулюлюкали. Уверенными размашистыми движения, как стригла скотину, Досада клоками выстригала косицы и пряди. Ведьмины патлы серебристыми змейками полетели в снег, толпа с визгами и криками откатилась назад. Бабы, которым некуда было шагнуть, прыгали в сугробы, лишь бы не коснуться ведьминых волос, не зацепить себе беду.
— Харю! Рожу ей порежь! — визгливо орали слева из саней. — Чтоб на всю житя следы остались.
— Да, какая житя? — гнусаво кричали справа. — На плаху ее в Град везти, казнить с утреца, да и дело с концом!
— Вот еще чего! На княжьих конях по тракту катать?! — протестовали деревенские. — На погост тащите, там и прикопаем. Живую — как и положено!
— Разве ж можно ведьму на погост?! — шамкающим ртом поучала старушка. — на перекресток ее тягните, к коням привязывайте — пусть разорвут, разнесут клочки в разные стороны! Всегда так делалось — не нам традиции нарушать.
— Мне, мне ее отдайте! — хрипела обездоленная рябая баба, — я ее живьем загрызу!
— Пусть сначала все, что наколдовала, исправит, а потом уж на погост! — орал ярмарочный люд.
— Прекратить беспорядки, — густым басом ревел Рагоза. — Отступитесь!
Он хлестал плетью направо и налево.
Холеные кони топтались перед крыльцом, давили людей, вставали на дыбы. Колобуд так давно не ездил верхом, что давно бы оказался в грязном окровавленном снегу, просто вороному никак не удавалось сбросить с себя такую тяжесть.
Прозор выхватил у факельщика огонь и очерчивал в воздухе огненные дуги.
— Расступись! Отошли все! — кричал он.
И это был единственный голос, который еще как-то слышали, и перед ним отступали.
Сорока изловчилась и закрыла дверь в избу изнутри, бросив Нежданку на крыльце одну на верную погибель. Кто-то из толпы метнул в ведьму топорик, и он глубоко вошел в дерево чуть правее головы.
Неждану трясло от ужаса, от своей беспомощности. Она вжималась острыми лопатками в дверные доски, и не находила в них опоры. Девчонка пыталась вывернутся, но Досада держала ее мертвой хваткой. Баба продолжала дышать в лицо луком и лязгать ножницами, этот звук оглушал. Казалось Неждане, что не волосы, а ее саму кромсают на куски.
Думал ли дед Василь, что на его резном крыльце, которым он так гордился, его любимую внучку растерзает злая толпа?
Началось. Не хватало дыхания, Неждана жадно хватала морозный воздух, глотала его большими кусками. Все, что удалось сдержать днем в избе Надейки, сейчас с утроенной силой рвалось наружу.
— Мама! Мама! Мамочка! — чужим сильным голосом завыла-закричала девчонка. — Матушка, помоги!
Никогда никому за всю жизнь она не говорила таких слов, ей некого было так называть. Дарена умерла до того, как ее тринадцатая дочь научилась говорить. А потом была только Сорока, и у Нежданы язык не поворачивался называть ее «матушкой», как та всем велела.