Нежданно-негаданно (сборник)
Шрифт:
Но я был уже по горло сыт ее звонками и криками. Раскрыв ящик, я вытащил ее на свет божий и объявил, что вышвырну ее на свалку, если она не замолчит и не соберется с мыслями. Ноль внимания. Она продолжала кричать.
Михаэл обиделся на меня:
— Что это тебе взбрело в голову ей угрожать? Так с самообучающейся машиной дело на лад не пойдет. Уж не действуешь ли ты подобно фантастическим героям?
Он сказал еще, что после моего неквалифицированного вмешательства он не гарантирует успеха лечения. Ведь ясно как день, что на угрозу машина должна ответить «Нело-гич-но!», ибо
— Хорошо, — сказал я, — попробуем продолжить игру в нелогичное.
И я сообщил машине, что в первой половине этого века немцы вели две войны, что американцы сбросили две атомные бомбы на уже побежденную страну и кое-что другое в этом роде. Машина вовсю трезвонила и кричала «Не-логич-но!» Тут я сказал Михаэлу:
— Сейчас она реагирует совершенно нормально. Если мы и впредь будем провоцировать ее на такие реакции, она пообвыкнет и возьмется за ум, нужно только набраться терпения.
И я начал говорить всякую чушь — что, дескать, зимой деревья, покрытые снегом, становятся канареечно-желтыми, а летом, от жары — цвета фиджи, что вагоны берлинской надземки — на колесах, хотя — всякий знает — их уже давным-давно заменил сжатый воздух. Машина звонила и кричала: «Не-ло-гич-но! Не-ло-гич-но!» Я дошел до абсурда, заявив, что с недавних пор ласточки пользуются губной помадой.
Вдруг я заметил, что машина запнулась. Она умолкла, словно прислушиваясь ко мне.
Михаэл вмешался, прошептав мне: «Повтори. Может, ты набрел на ключевое слово».
Я говорил: «Ласточки, ласточки, ласточки!», а машина кричала «Не-ло-гич-но!» Тогда я сказал: «Губная помада, губная помада, губная помада», и она замолчала. Мы услышали чье-то дыхание, и затем откуда-то издалека голос мужчины: «В высшей степени эффективная губная помада!» При этом зажегся сигнал «память».
— Что? — удивился Михаэл.
— Аделаида Брун, — невольно вырвалось у меня.
— Что? — переспросил Михаэл.
— Тише!
Тут снова послышался шорох, который я не в состоянии описать. Шепот… нежные звуки музыки… щебет птиц за окном… потом голос девушки… «Йонас, ты, ты», — голос фрейлейн Брун — я бы сказал, в высшей степени впечатляющие звуки.
— Пусть теперь машина объяснит, что произошло! — заявил Михаэл и приказал ей: — Дай определение!
На мой взгляд, это было чересчур жестоко, прямо-таки бесчеловечно. Как могла сейчас машина объяснить таинственные звуки? Что ей, сплетничать об Аделаиде Врун?
Скрежещущим машинным голосом, но очень тихо, машина сказала: «Происходит непонятное. Происходит непонятное. Происходит непонятное». В этих словах чувствовалась тревога, почти отчаяние.
Михаэл заявил, что сейчас спросит ее о чем-то, что в обычных условиях для нее яснее ясного, — что-нибудь связанное с ее работой в архитектурном бюро.
— Отвечай! — велел он.
Мы услышали голос мужчины, оценившего эффективность губной помады; сейчас он говорил, что на трассу А он предполагает израсходовать столько-то миллионов, и спросил машину, сколько будет стоить трасса Б. На это машина ответила, что трасса Б обойдется на столько-то дороже трассы А, значит, трасса А — оптимальна. И тогда мужчина сказал: «Ну, вот видите!» Послышалось шуршание нейлоновой бумаги, а может быть, то шуршала прозрачная пернильная шерсть.
— Происходит непонятное, — пробормотала машина. Тут Аделаида Брун сказала, что, если выбрать дорогую трассу, тогда не придется срывать и разрушать старинную башню XIII века.
— Не-ло-гич-но! — крикнула машина и зазвонила. «Ничего она в этом не смыслит», — сказал голос мужчины. Аделаида ответила, что она любит старую башню. А он перебил: «Брось ты эту башню, забудь о ней хотя бы сейчас. Я хочу, чтобы меня тоже любили».
И снова машина пробормотала; «Происходит непонятное».
— Ах, вот оно что, — сказал Михаэл, — опять кто-то засорил машину идеальными категориями. Еще в детстве нас учили не бросать капустные очистки и битую посуду в одно место, а сортировать отходы. Прошло столько лет, а мы все еще ведем себя как до всемирного потопа.
Порывшись некоторое время в «памяти» машины, он выбросил оттуда все непонятное и нелогичное,
Затем спросил у машины, чему равно отношение корня квадратного из 2374653, умноженного на «пи», умноженного на 143 276 453, к 2 357 865 436 554, и тут же получил ответ.
— Она снова в порядке, — с удовлетворением сказал Михаэл.
Я спросил, не хочет ли он лично вернуть машину фрейлейн Аделаиде Брун.
— Нет, — сказал он, — я психиатр машин. Общение с публикой — не для меня. Но ты можешь передать ей, чтобы она больше не засоряла машину.
Когда фрейлейн Брун в своем прозрачном автомобиле подъехала к двери нашего бюро, я не стал повторять ей слова старого грубияна, но постарался осторожно объяснить, что пока еще машины не в состоянии приспособиться к человеческим понятиям и что рекомендуется выключать машины, когда речь заходит о ценностях типа старой башни, которая, по мнению машины, лишь удорожает строительство трассы и мешает движению. Или, например, о любви, которую логические машины считают алогизмом.
Айзек АЗИМОВ
МОЙ СЫН — ФИЗИК
Перевод с английского Н.Галь
Ее волосы были нежнейшего светло-зеленого цвета — уж такого скромного, такого старомодного! Сразу видно было, что с краской она обращается осторожно: так красились лет тридцать назад, когда еще не вошли в моду полосы и пунктир.
Да и весь облик этой уже очень немолодой женщины, ее ласковая улыбка, ясный кроткий взгляд — все дышало безмятежным спокойствием.
И от этого суматоха, царившая в огромном правительственном здании, вдруг стала казаться дикой и нелепой.
Какая-то девушка чуть не бегом промчалась мимо, обернулась и с изумлением уставилась на странную посетительницу:
— Как вы сюда попали?
Та улыбнулась.
— Я иду к сыну, он физик.
— К сыну?..
— Вообще-то он инженер по связи. Главный физик Джерард Кремона.
— Доктор Кремона? Но он сейчас… а у вас есть пропуск?
— Вот, пожалуйста. Я его мать.
— Право, не знаю, миссис Кремона. У меня ни минуты… Кабинет дальше по коридору. Вам всякий покажет.