Неживая вода
Шрифт:
— Если мертвая вода так много значит для нави — почему не пошли за ней сами?
— Этого я не знаю, — Прохор Власович отодвинулся, будто ничего и не случилось. — Возможно, придумали люди какой-то защитный барьер, чтобы отгородить базу от посягательства нави. Наружу-то они выбрались, а вот вернуться не смогли. Поняли люди, что за силу выпустили в мир, и попытались свои ошибки исправить. Сейчас навь что? Недобитки. Те и остались, что в непролазных лесах свои гнезда спрятали, да промышляют в совсем уж глухих деревушках, вроде вашей Солони. А попади к ним в руки формула смерти? Для них она —
"Вызванные из небытия — в небытие ввергнут род людской", — вспомнил Игнат.
Его ноша вдруг показалась отвратительной, будто не запаянную колбу с эликсиром прятал он за пазухой, а раздавленного жука. Кто-то хихикнул над ухом — сухо, словно щелкнули костяные, истлевшие челюсти.
— Не знаю, верить тебе или нет, — устало произнес парень и снова вытер лоб, смахивая испарину. — Горазд ты байки баять да грезы наводить. Только если все так, как ты рассказываешь — откуда сам знаешь?
Прохор Власович лукаво блеснул зеленью кошачьих глаз.
— А ты, соколик мой, учись быль от небыли отделять. Да и потом — кому же знать, как не тому, кто все воочию видел? Мне, соколик, не шестьдесят и не восемьдесят лет. Мне, если хочешь знать, давно за сотенку перевалило, — он усмехнулся, вновь блеснул белизною зубов. — Может, я, соколик, тоже ученый? Или тоже эксперимент? Ты подумай, соколик. Подумай, не такой уж ты простак. Ведь если навь — это концентрированная сила, то где-то должен быть и концентрированный разум? — старик постучал себя пальцем по лбу. — Одного без другого не бывает, соколик. Как смерти не бывает без рождения.
5
За полночь явилась дрема. Мягко тронула веки кошачьей лапкой, и они отяжелели, сомкнулись, только сквозь щетку прикрытых ресниц продолжал просачиваться теплый электрический свет. Игнат отвернулся и спрятал лицо в подушку — и провалился в сон, как в колодец.
Убаюкивая его, размеренно стучали вагонные колеса. А может весенняя капель. А может это отбивал дробные позывные дятел. И стволы сосен, прямые и шершавые, уходили на немыслимую высоту, и там, над головой, шумели порыжевшей хвоей. Ветер сорвал и швырнул под ноги пустую шишку, похожую на испуганного ежа. Игнат наклонился и подобрал ее — шишка казалась чересчур большой для его детской ладони. И сам он тоже стал маленьким, в мешковатой курточке и болтающихся на бедрах штанах, туго затянутых ремнем — бабка Стеша всегда покупала ему вещи на вырост. А рядом, у опушки, стояла живая Званка и спорила с соседским хулиганом Степкой. А спорить она умела и делала это с отдачей, пылко, взахлеб. Степка отвечал ей, насмешливо глядя из-под отцовской кепки и слегка растягивая слова.
— Да ла-адно! Так я и поверил! Все знают, что к Жуженьскому бучилу ходить не велено.
— А я вот ходила! — упрямилась Званка. — Отец за грибами ходил и меня с собой брал. А грибы — не чета нашим!
Она поддала носком оранжевую шляпку сыроежки, и гриб разломился, перевернулся кверху блеклым сухим брюшком. Грибы в последний год и правда не родились. И ягоды. Да и урожай в Солони собирали скудный.
Игнат посмотрел на пустую шишку в руке — выдуло
— И где же твои грибы? — насмешливо гнул свое Степка.
— Мамка засолила на днях, — не сдавалась Званка.
— А что ж сразу не показала?
— Вот еще! Стану каждому встречному да поперечному добычу показывать! Да и батя велел никому о том месте не рассказывать.
— Так чем докажешь, что на Жуженском бучиле побывала? — ухмыльнулся Степка и прищурился.
Прищур у Степки был нехорошим, по-взрослому злым. Игнат выпустил из ладони шишку и насторожился. Со Степки станется затеять драку, а бабка Стеша говорила, в его семье и каторжники были.
— А я жука-мертвеглавца видала! — выпалила Званка.
Игнат замер. Исподлобья глянул на подругу: та стояла, решительная, раскрасневшаяся. Не девчонка — дикая кошка. Такая в обиду себя не даст. Игнат своими глазами видел, как прошлой весной Званка с визгом драла Натке Кривец рыжие патлы, да и теперь, в словесной перепалке готова была сражаться до победного.
— Так где ж он? Покажи! — потребовал Степка.
— Убег, — не моргнув глазом, ответила Званка.
— Врешь!
— Вот те крест! — Званка широко перекрестилась и оглянулась на Игната, которого до этого, казалось, не замечала вовсе. — Вот и Игнаша видел! Игнаш, скажи?
Мальчик поежился. Бабка Стеша говорила, что негоже Господа всуе поминать, тем более, когда его именем обман прикрывают. Но Званка смотрела на него требовательно, в голубом стекле глаз дрожало упрямство. Игнат не хотел предавать подругу, но и врать не хотел тоже, а потому медлил.
— Ничего он не видел! — презрительно усмехнулся Степка. — А ты брешешь.
— Вот и не брешу! — Званка сжала кулаки. — Видала своими глазами и даже в руки брала! Большой, с ладонь! Серый! А на крыльях — череп. Хотела в банку посадить, а он меня укусил и убег!
— Тю! — Степка сплюнул в траву. — Таких историй миллион придумать можно. А ты докажи!
— И докажу!
— Докажи! — Степка сунул руки в карманы и приосанился, а Игнат понял — мальчишка придумал какую-то гадость, от которой не поздоровится ни Званке, ни самому Игнату.
— Раз уж тебе не впервой, — спокойно продолжил Степка, — сходи на бучило да принеси жука. Знаешь, поди, где он водится.
Званка разом обмякла. Метнула растерянный взгляд в чащу — кроны деревьев шумели тревожно, в подлеске расползалась осенняя серость.
— Так вечереет уже, — неуверенно произнесла девочка. — Давай с утра?
Степка растянул губы в щербатой ухмылке, будто только того и ждал.
— Так и знал, что струсишь.
— Не струшу! — взвилась Званка, и голос ее задрожал. Она растерянно обернулась на Игната. — Ну, скажи ты! — насупилась, уперла руки в бока — так делала ее мать, когда ругала пьяного мужа после очередного загула. А глаза, тем не менее, наполнились влагой. Того гляди, заплачет.
— Да что он скажет! — перебил Степка. — Он за тобой как телок на веревке ходит да в рот смотрит! Что ты с ним водишься-то?