Нежная ночь Ривьеры
Шрифт:
– Не волнуйся. Фицджеральды никогда не повторяются!
Они и правда стояли на своих двоих, но Скотт – явно нетвердо. Сара подумала, что не пройдет и часа, как он будет мертвецки пьян. Фиц так отчаянно боролся за звание самого большого пьяницы Америки и Европы, что терял человеческий облик уже после нескольких порций виски. В последнее время он не без бравады представлялся гостям: «Скотт Фицджеральд, алкоголик».
Сейчас он смотрел на нее влюбленными мутно-голубыми глазами, а когда она протянула ему бумажную шапочку, вдруг, неловко завалившись, попытался ее облапить
– Скотт, от тебя плохо пахнет! – отодвинулась Сара: ей было неудобно за эти неуместные объятия перед Зельдой и Джеральдом.
Но Зельда неожиданно посмотрела на нее с вызовом:
– А мне кажется, от него пахнет приятно!
На это проявление супружеской преданности ответить было нечего. Все-таки они странная пара. Сара улыбнулась и протянула Зельде венок:
– Надень. Он будет тебе к лицу!
Надо было идти, вырабатывать то волнующее ощущение чудесной избранности, что и привлекало толпы в их дом.
Через два часа веселье было в самом разгаре. Вокруг каждого из мужчин собрался кружок восхищенных поклонниц, то и дело слышались взрывы хохота. Особенно громкого – возле ее мужа: Джеральд умел шутить так, что это возвышало, а не ранило.
Дородная миссис Джонсон зажала в углу гостиной Пикассо и, игриво размахивая перед его носом веером, со слоновьей грацией кокетничала:
– Так вы меня нарисуете? Нарисуете? Агнес в Миннесоте умрет от зависти!
Скотт, вопреки ее ожиданиям, все еще держался и рассказывал забавные истории хищной стайке молодых девиц, восторгающихся его романом «По эту сторону рая». Судя по возбужденному смеху, каждая мечтала стать героиней его следующего произведения.
Король поп-музыки Коул Портер в гостиной наигрывал на «Стейнвее» свою новую мелодию, кумир женщин Морис Шевалье пытался ее напеть, несколько пар танцевали, русская художница со сложной фамилией – Гон-ча-роффа – черкала карандашом на салфетке, зарисовывая профиль писателя Джона Дос Пассоса. К столу с коктейлями беспрерывно подскакивали гости, как садовые птицы к кормушке, и тут же вспархивали обратно в веселую толпу. Официанты разносили вазочки с черной икрой, рано утром доставленной с Каспия, хрустальные чаши с бренди, – в них радостно плавали желтые персики, – фазанов с красиво переливающимися хвостами и редкое в этих местах американское угощение – горы вареной кукурузы на больших подносах.
Все шло хорошо, и Сара позволила себе выйти на террасу, чтобы глотнуть посвежевшего к вечеру воздуха: внутри было трудно дышать от дыма сигар.
– Давай убежим!
Сара обернулась – за ней, приблизившись вплотную, стоял Хэм. Смотрел он на удивление серьезно, хотя стакан с виски в его руке явно не был первым.
– Тебе не надоело все это? – кивнул он тяжелым подбородком на раскрытую дверь в зал. – Сколько можно пить, болтать ни о чем, кормить всех этих людей. Давай сбежим! Поедем в горы. В Испанию. На корриду. Я же вижу – тебе скучно. Ты не из этой стаи. Джеральд – да. Но не ты!
Сара мягко улыбнулась:
– Как же твоя жена?
– Перестань! В конце концов, мы можем взять ее с собой. Она нам не помешает!
– Ну да. Тебе же с Полин
Вся тусовка вот уже второй месяц обсуждала эту захватывающую интригу. Полин, яркая, остроумнейшая журналистка из «Вог», как все опытные охотницы, сначала подружилась с женой Хэма. Вошла в их семью. А потом уже – потихоньку прокралась в постель к мужу. Теперь дамы спорили: знает ли Хэдли про отношения мужа и живущей с ними на вилле подруги и все терпит или, как часто бывает, до сих пор единственная остается в неведении?
Хэм вдруг резко притянул Сару к себе и заглянул ей в глаза так, будто достал взглядом до сердца:
– Не о том говоришь. Ты же знаешь…
Сара молчала. Обаяние Хэма было сродни их с Джеральдом. Хэдли, смеясь, жаловалась, что ее мужа любят все: женщины, дети, собаки.
Вот и Сара… полюбила. В конце концов, легкие увлечения сейчас так же естественны, как аперитив перед едой. Но!
Сара вздохнула. Проклятое пуританское воспитание! При всей внешней свободе их с Джеральдом жизни внутри она была скована родительскими запретами, как цепями. Ей, такой бесстрашной, не хватало смелости в любви. Особенно к этому слишком молодому и дерзкому гению.
– А мой муж? А твои поклонницы и мои поклонники? Слишком много людей потащатся с нами в это бегство! – улыбнулась она Хэму, не подозревая, как пророчески окажется права. И провела рукой по его щеке – такой приятно-щекочущей на ощупь…
– Что? Что вы тут делаете? – вдруг одним прыжком подскочил к ним Скотт и подозрительно обвел их мутными глазами.
Он ужасно ревновал. Но иногда Сара не знала, кого больше: Хемингуэя, которого боготворил, или ее.
– Фиц, иди баиньки, – грубовато сказал Эрнест.
– Я… Я хочу поговорить с Сарой!
– Ей не с кем разговаривать. Ты сейчас – просто большая бутылка виски.
– Сара? Ты же меня не прогонишь? Не поступишь со мной так? – начал канючить Скотт.
– Хэм прав. Тебе надо поспать.
– Вы пожалеете. Вы оба. Ох, как пожалеете!
Фицджеральд, пошатываясь, побрел назад в гостиную, пытаясь наступать заплетающимися ногами только на черные квадраты мраморной плитки пола.
– Как думаешь, он ничего не вытворит? – озабоченно спросила Сара. Сад за ее спиной вдруг вспыхнул развешанными на деревьях разноцветными фонариками, и в их всполохах последние лучи дневного света выглядели неуместно, как задержавшийся гость.
– Конечно, вытворит. Это же Скотт. Зельда не дает ему работать и неукоснительно следит, чтобы каждый вечер он был пьян. Тогда никуда от нее не денется. Она ревнует его к работе, а он ее – ко всем вокруг. И он свято соблюдает ее режим дня. Не люблю слабаков. Пропил свой талант, теперь шумно справляет поминки.
Сара в очередной раз удивилась, как зло и безжалостно отзывается Хэм о Фицджеральде, который столько для него сделал. Собственно, Скотт его и открыл, заставив своего издателя заключить с Эрнестом контракт на книгу, пробил его рассказы в ведущие журналы. Несколько лет назад Фицджеральд был самым модным писателем Америки. А сейчас, похоже, его звезда закатывается…