Нежное имя мечты
Шрифт:
– Бобылев, замолчи. Ничего не говори. Я не хочу обсуждать прошлые поступки. Мне без тебя очень плохо. И тебе без меня плохо. Давай просто помолчим вдвоем. Потом мы все расставим на свои места. Сегодня я ни о чем не стану говорить. Ничего не хочу обсуждать. Я буду молчать. И ты молчи. Ты будешь ужинать?
– Нет! – крикнул он в страхе. Не знаю, что его больше напугало: перспектива поужинать со мной – либо он не мог допустить саму мысль о чем-то материальном. Сергей явно витал в духовных сферах, он же находился выше всего материального. В эту минуту тарелка с жареной рыбой могла показаться ему чем-то вроде крысиного яда.
И мы ушли из кухни. Мы куда-то пришли, оба не знали куда. Это была не спальня. Не комната. И не стандартная квартира. Это был другой мир. Другая планета. Другое измерение. В нем не было стен и потолков, обоев и мебели, телевизоров и телефонов. В этом пространстве мы остались одни. Как на необитаемом острове. Как на далекой звезде. Мы ничего не видели и ничего не слышали. Мы касались друг друга нежными прикосновениями, будто боялись, что тот, другой исчезнет, превратится в бесплотный туман, в космический пар, в дымку, газ. Страх потерять самого близкого человека, почти самого себя, заставлял нас бережно трогать друг друга, едва прикасаясь, чтобы удостовериться, нет, еще не исчез, он рядом со мной. Он будет со мной всегда, вечно, пока я буду жить, будет в моей памяти, в моем мозге. Он переселится в мое тело, рассыплется мелкими осколками, застрянет в каждой клеточке, и я больше не буду бояться, что навсегда его потеряю. Наверное, так думал и Сергей. Он тоже поселил меня в свое тело, и я рассыпалась на мелкие кусочки, плотно осваивая новое местожительство.
– Ты боялась меня? – спросил Бобылев.
– Я боялась, просто умирала от страха при одной мысли, как все это произойдет, – я нарисовала в воздухе непонятную фигуру.
– И как все ЭТО произошло? – Он улыбнулся. Сергей лежал, закинув руки за голову. Он ничего не боялся. Бобылев управлял миром. Он знал, что справится с ЭТИМ легко и достойно.
– Как на Марсе. Будто это все произошло на другой планете. На далекой звезде. Там нет ничего. Там нет никого – ни единого существа. Только мы с тобой. Ты и я, – я нарисовала замысловатую фигуру на его животе.
– Я хочу поговорить с тобой, Инесса, серьезно поговорить, – сказал Бобылев, водя моей рукой по своему животу.
– О чем, Сергей? – я в первый раз назвала его по имени. Простое, красивое, добротное имя. Мне оно всегда нравилось. Я могла петь это удивительное имя. Как небесную песню. Сергей Бобылев, русский парень, благородный и добрый. Простой и понятный. Любимый и милый. Бесценный.
– Понимаешь, я решил, что мне нужно изменить собственную жизнь. В обычной жизни есть много радостей, которые проходят мимо меня. Простых, человеческих радостей. Я их не вижу. Я живу в иллюзорном мире. Я устал зарабатывать деньги… – Он не жаловался на судьбу. Бобылев советовался со мной. Раскрывал передо мной душу. Он хотел жить, как все люди. Просто и незатейливо. От звонка до звонка на работе. Дома – горячий ужин. Колясочки и пеленки. Тапочки и диван. Телевизор и удобная жена под боком. Бобылев решил окунуться в обывательский омут. Он уверен, что там легко и спокойно. Великий реформатор задумал переселение на другую планету. Этот чужой омут был для него интересен своей непознанностью.
– Сергей, все не так просто. Тебя тянет в мещанский омут? А это не омут. Это – болото. Ты не сможешь жить в нем, тебе станет скучно ровно через три дня. Три часа. Три минуты. Но обратной дороги уже не будет. Ты можешь идти только в гору. Как только конкуренты поймут, что ты сломался, они сожрут тебя с потрохами. Тебе нельзя останавливаться. Даже на один миг нельзя. Ты себе не простишь, и тебе не простят, – сказала я, рисуя на его груди картины в стиле Сальвадора Дали.
– А сейчас? Я тебе не нравлюсь сейчас? Таким вот слабым, – спросил Бобылев.
– Сейчас не считается. Мы с тобой были на другой планете. Там не было конкурентов и завистников. Там не было твоего сада. Мы были вдвоем. Ты и я. Больше никого. Это была маленькая звездная прогулка. Ты не изменил себе потому, что на далекой звезде не было твоей «Планеты».
– А как же дальше? – спросил Сергей.
– Дальше? – повторила я за ним. – Дальше ты ни на секунду не отступишь от своей цели. От своего любимого дела. Не откажешься от него. Ты обречен, Сергей. Ты со своим делом связан навеки. Пока оно существует, ты привязан к нему. Ты можешь закончиться вместе с ним. Твое дело живет, пока есть ты. Ты – прежний, не малодушный. Забудь про всю эту фигню с простыми радостями, тапками и колясками. Они не для тебя. Ты не можешь жить, как все. И ты никогда не мог жить, как все. С самого начала. Так что успокойся. И живи дальше, как жил. Как тебе было предначертано изначально.
Мне не хотелось отпускать его. Но я не могла поступить иначе. Бобылев никогда не простит мне, если я не отпущу его. Никогда не упрекнет. Но и не простит. Мы не можем быть вместе. И мы всегда будем вместе. Вечно, ведь у нас одна душа на двоих. Мы поселились в каждой клеточке один у другого, рассыпались на миллиарды крохотных существ. Теперь у нас есть далекая звезда без названия. Наша безымянная планета. Это наше жилье. Шалаш. Дворец. Остров. Норка. И там нам было хорошо вдвоем. И будет хорошо всегда.
– Но я могу заниматься другими делами! – вскричал Бобылев.
– Какими? Например… – спросила я, рисуя на нем далекую планету. Наверное, она туманная и бесцветная, вся в пыли и глубоких кратерах.
– Я хорошо играю в теннис, отлично знаю английский, я превосходный инженер, в конце концов, – он смотрел на меня, будто просил остановить его, не отпускать обратно, в надоевшую и опостылевшую жизнь.
– Баловство все это, Бобылев, а инженер из тебя никудышный, ты сам это знаешь, в теннис ты можешь играть хоть каждый день, оттягивайся на здоровье, а английский язык обязан знать любой человек, имеющий высшее образование. От своей жизни нельзя убегать. Она обязательно тебя настигнет. И накажет. Надо тянуть лямку. Тащить крест. Самый удобный крест – это наш, личный крест. От него никуда не убежишь. Все другие кресты будут давить на наши мозоли. Сергей, пора приниматься за работу. Слухи о твоем отношении к «Планете» расползлись по всему Питеру. Мне неприятно слышать, когда говорят, что ты отдалился от дел, на все начхал. Всех послал, всех уволил! – Я больше не смотрела на него.
Я боялась увидеть его глаза. Страшно, в них боль и обида. Смотреть нельзя. Не выдержу. Не отпущу. И тогда наступит конец. Крах. Туманная звезда ринется вниз. Она превратится в метеорит. Рухнет на землю. Проломит земную твердь. Уйдет глубоко под землю. Полость заполнится водой. Метеорит заплесневеет. Так заканчивают звезды, если их предают. Я поставила жирную точку. Нарисовала картину и расписалась. Конец. Бобылев убрал мою руку. Прикоснулся губами ко лбу. Встал. Оделся. Я закрыла глаза. Не хочу встречаться с ним взглядом. Он прочитает, что у меня творится внутри. Там хаос и сумятица, слезы и одиночество. Наступила тишина. Мертвая и пустая. Не забренчала защелка. Не громыхнула дверь. Но я знала, что Бобылев ушел.
Меня сморило. Я уснула. И мне приснился сон. Красивый и романтический. Ко мне вдруг пришел Бобылев. Мы с ним улетели на далекую звезду. Там цвели сады и расхаживали диковинные птицы, кажется, это были фламинго. А потом Бобылев ушел. Тихо и незаметно. Я плавно спланировала на землю. Прямо в свою кровать. Мне все приснилось. Так мне показалось. Я запомнила дивный сон; мелкие детали, слова и даже фантастические картины, те самые, что я рисовала на груди и животе Сергея. Я помню рисунки. Я помню его прикосновения. Кожа вздрагивает от воспоминаний. Но я абсолютно не помню выражения его глаз. Что там было? Печаль и тоска? Любовь и неизбывная мольба? Не знаю. Я знаю лишь одно – сны надо запоминать. Совершенно правильно рекомендуют психологи.