Нежное имя мечты
Шрифт:
Что-то зазвенело. Цезарь фыркнул и спрыгнул с моего плеча, задев когтем щеку. Бобылев отпрянул. Я проснулась. В дверь кто-то настойчиво звонил. Я огляделась. Цезарь тоже проснулся и смотрел на меня испуганными глазками, видимо, ему было стыдно за острый коготок. Я потрогала щеку. Царапина. Странный какой-то сон. Насильственные действия и вещественные доказательства налицо. Я подошла к двери. Открыла, не спрашивая. Бобылев улыбнулся, увидев перед собой два существа из сонного царства. Цезарь потерся о мои ноги. Он тоже пришел выразить почтение незваному гостю.
– Проходи, Бобылев, ты мне во сне приснился, – сказала я, изнывая от желания броситься ему на шею. Он вошел в прихожую и крепко обнял меня. Я прижалась к нему всем телом, как во сне. Сон в руку. Сбылось мое желание. Мы стояли вдвоем, обнявшись, в моей квартире, и по нашим ногам скакал неутомимый Цезарь.
– Инесса, ты очень бледная. – Бобылев отстранился от меня, внимательно вглядываясь в мое лицо. Я отвернулась. Нечего рассматривать. На моем лице запеклись остатки сказочного сна и реальных слез. Гремучая смесь из яви и мифов.
– Пойдем, я за тобой поухаживаю, – решительным голосом сказал он и потащил меня в кухню. Бобылев загремел чем-то металлическим у плиты, совсем как моя мама. Он что-то заваривал, кипятил, на плите вкусно булькало, шкворчало и шипело. А я сидела, закутанная в печаль, будто в старую бабушкину шаль.
– Бобылев, у меня ничего не получается, – горько и по-детски пожаловалась я. Мне захотелось всплакнуть при свидетелях. Но я сдержалась.
– Ты многого хочешь, Инесса, от этой жизни, – улыбнулся Бобылев, продолжая колдовать над плитой.
– Почему – много? – удивилась я. – Хочу стать собой, разве это – много?
– Ты хочешь стать богатой и знаменитой, а это делается не так скоро. Путь к совершенству – процесс долгий и мучительный. За один ход игры не сделать. Надо продумать ходы на всю жизнь, – нравоучительно и напыщенно произнес Бобылев.
Я не выдержала, скинула с плеч печаль и подбежала к нему, повернула к себе, пытаясь понять, шутит Бобылев или говорит всерьез.
– Бобылев, но я и не хотела стать богатой и знаменитой. Мне хотелось с чего-то начать. В любой игре нужно сделать первый ход. Первый шаг. Нельзя начинать, не веря в удачу. В моих мечтах я видела вершину, а какая она – вершина – никто не знает. Но я должна стремиться наверх. Человек поднимается в течение жизни. Он живет, стареет, умирает, но он всю свою жизнь карабкается к вершине. В этом заключается смысл любого существования. Разве я не права? – крикнула я, желая перекричать шипящие и гремящие сковороды и чайники.
– Инесса, не кричи так громко, – поморщился Бобылев. – Ты можешь ползти наверх. Но ты обязательно упадешь вниз. Тебя уронят другие люди. Так устроен мир, ты согласна?
– Согласна! – еще громче крикнула я. – Этот мир устроен по твоему хотению. Но мне он не нравится. Ты повелитель. Я подданная. Но я не хочу быть рабыней. Я хочу стать равной. Хотя бы абстрагированно, – последние слова я прошептала.
На крик у меня не хватило сил. Я ослабела, присела на диван, затем прилегла. Эмоции ушли на войну с несовершенной реальностью. Бобылев остался по ту сторону баррикады. Мужчина и женщина в состоянии обострения противоречий. Просто и скучно, серо и обыденно. А разве в любви могут быть серые дни?
– Инесса, ты только не обижайся на меня… – Бобылев подошел ко мне, присел на край дивана и взял мои руки, согревая их, лаская и теребя. Я выпустила меч, вложила его в ножны, перевязала раны. Я устала воевать.
– Инесса, это я везде ходил за тобой по пятам. Я не преследовал тебя, не волнуйся, я – не маньяк. Но я не хотел, чтобы ты где-то мучилась. Я знал, что ты уйдешь из «Планеты» в любом случае. Это не Слащев тебя уволил. Ты сама ушла. И тогда я решил помочь тебе, я все предусмотрел. Я хотел, чтобы ты сама во всем разобралась. Сначала служба безопасности отправила твою машину на стоянку. Потом ты где-то откопала этого полковника, мы и ему объяснили, что к чему… – Бобылев держал мои руки и говорил, говорил, говорил. Он улыбался. Мягкая улыбка светилась на его лице.
– Но как ты нашел полковника? Это же уму непостижимо, – выдохнула я.
Бобылев наклонился и поцеловал мои пересохшие губы.
– Я никого не искал. Никому не звонил. Это не мое дело. По моей просьбе твоими делами занималась служба безопасности. Они, естественно, мне докладывали, но я не вникал в мелочи, главное, что служба безопасности в результате сделала основную работу. Разумеется, сотрудники безопасности слегка перегнули палку. Они зачем-то распустили слухи, что ты что-то украла. Пришлось разъяснить им, что к чему. Всю остальную работу они выполнили на высоком профессиональном уровне. Ты поняла, в конце концов, что такое настоящая жизнь?
– Бобылев, но я тебе не верю, – хотела крикнуть я, но вместо крика прохрипела что-то непонятное и страшное.
– Пойми, тебе нужно было пройти этот путь. Ты сама должна была испытать жизнь, поставить эксперимент. Сама. Я не мог тебя обидеть и не мог искалечить твою душу. Поверь мне. Я всего лишь не хотел, чтобы тебя использовали. Самое страшное на земле, когда нас кто-то использует. Это причиняет внутреннюю боль. Много боли вредно для организма, – неловко пошутил Бобылев, а я уже медленно поднималась и поднималась, как мертвец из гроба, нечаянно впавший в летаргический сон. Я расширила до невероятных размеров глаза от ужаса, запуталась в подушках, сбросила с себя его руки, будто это было что-то мерзкое, похожее на душащих удавов, вскочила на пол, наступила на Цезаря, котик фыркнул и умчался из кухни, а я все отступала и отступала, пока не натолкнулась на стену. Я поползла по стене вниз, вниз, вниз. В пропасть. В преисподнюю. Я что-то кричала, но рот не выталкивал слова. Звуки застревали в горле. Я немо открывала рот, как задыхающаяся рыба.
– Бобылев, ты не мог так поступить! Ты врешь мне! – крикнула я и упала на пол.
Наступила тишина. Все исчезло. Не было Бобылева, кухни, квартиры, ничего не было. Была кромешная пустота. Мне хотелось что-то еще сказать, чтобы Бобылев все-таки понял наконец, что я пытаюсь ему втолковать. И вдруг поняла: я не знаю, что нужно говорить в таких случаях любимому мужчине. Я не умею, у меня нет подходящих слов. Я не смогу объяснить Бобылеву свое отношение к его поступку. Не потому, что слишком молода и глупа для объяснений, нет, дело не в этом. Я никогда не смогу понять мотива. Любое преступление имеет умысел – прямой или косвенный. Бобылевский умысел мне не понятен. Я не могу больше его видеть. Не хочу. Я больше не люблю его.
Пустота сомкнулась надо мной. Все исчезло. Звуки и мысли. Чувства и желания. Мотивы и умыслы. Только моя любовь осталась. Я знала, что она во мне. Любовь не ушла. Оказывается, любовь может существовать даже в кромешной пустоте.
Пустота отступила. Я вновь брела в потемках. Я потеряла компас. Я заблудилась. Жизнь вывела меня на край пропасти. Там внизу шумела вода, много воды, кипящей и бурлящей. Там было темно и страшно. Я стояла на юру, пронизываемая ветрами и сыростью. И здесь, наверху, тоже было мрачно. Оставаться на краю пропасти – бессмысленно. Бросаться вниз – страшно. Выхода не было. Я стояла одна, будто весь мир исчез. Никого не было. Только я. И моя любовь. Но любовь не протянула мне руку помощи, не перекинула шаткий помост над пропастью. Она хотела, чтобы я сама сделала выбор. Сама нашла выход. Отчаяние захлестнуло истерзанную душу. Я больше не хотела жить. И вдруг кто-то схватил меня за руку. Я обернулась. Передо мной стояла мама. Она смотрела на меня испуганными глазами.