Нежное притяжение за уши
Шрифт:
— Здравствуйте, — произнес Иван и растерялся. Он не знал, положено ли эту руку целовать или пожимать. Выбрав первое, он поднес ее к лицу и дотронулся губами. От руки пахло чем-то кухонным.
Мама расплылась в улыбке и сразу же начала заботиться о госте, умудряясь при этом им командовать. Указывала путь, помогала раздеться, выдавала тапки самого большого размера… Параллельно с этим она то и дело хвалила его за обнаруженные положительные качества и расспрашивала об образовании и наличии хронических болезней. Пекинес Геракл мешался под ногами, нюхал незнакомую обувь и иногда производил озлобленные звуки, обозначавшие что-то вроде «гав-гав — приперся тут!».
Когда мама перешла к вызнаванию Федорчуковско-Машуниных отношений и их планов на совместное будущее, из ее левого глаза вдруг вытекла слезинка.
— Не обращайте внимания, — успокоила она Ивана, — со мной такое бывает. Я ведь мать!
— А-а, — понял Федорчук.
— Ну и что же было после вашей ссоры? — продолжила она расспросы, — а то ведь Мария-то мне ничего не рассказывает.
Федорчук послушно обо всем поведал, скрывая при этом интимные детали.
…Они сидели на кухне, пили уже по третьей чашке чая и общались. Маму в Федорчуке устраивало все, кроме двух вещей: первое — это плохо оплачиваемая профессия, и второе — это наличие у Машуни пекинеса, а у Ивана кота Фисы. Дело в том, что Геракл был патологически ревнив. В детстве он вообще ревновал Машуню даже к телефону: если хозяйка брала трубку и при этом не обращала внимание на своего питомца, тот устраивал концерт с воем и нападением на предметы домашнего интерьера. Так что привыкание его к другому Машуниному увлечению по фамилии Федорчук, очень волновало маму.
Еще ее страшно беспокоило то, что Геракл ненавидел кошек. Вернее, он их просто обожал, но собачьим обожанием, проявляющимся в желании напасть и обезвредить. Это могло не просто лишить Фису покоя и умиротворения, но и разжечь межвидовой конфликт с применением зубов и когтей. А ведь если Геракл не уживется с Иваном и с Фисой, то ей придется забрать его себе. А этого маме очень не хотелось.
Наконец входная дверь отворилась и на пороге квартиры появилась разгоряченная Машуня. Геракл тут же позабыл о подозрительном госте и сломя голову бросился метаться вокруг хозяйки. Она же с порога принялась тараторить:
— Мамуля, твоя дочь просто гениальная. А мне Федорчук не звонил?
— Звонил, — ответил сам Иван.
Машуня радостно замерла, стоя посреди прихожки в одном сапоге.
— Класс! Тогда у нас с тобой сейчас будет совещание. В моей комнате.
— Как это?! — подала голос мама, которая сразу заподозрила в этом совещании что-то интересное для себя.
Но дочка тут же пресекла мамины попытки проникнуть на ее территорию.
— Наше совещание будет на высшем уровне и за закрытыми дверями.
… Когда они наконец остались одни, Машуня поспешно усадила Федорчука рядом с собой и, придав лицу заговорщическое выражения произнесла:
— Я тут была у Ноннки в СИЗО. И она себя плохо повела. Понимаешь, она находится в полной уверенности, что мы с тобой — никто, ничто, звать никак…
— Ну, это она зря! — протянул Иван, предчувствуя, что Машуня готова сообщить ему какую-то сенсационную новость.
— Именно! Я сразу почувствовала, что она лапшу мне вешает на уши. Если Желтков подписал все те кредитные договоры, то непонятно, зачем Бурцевой и Маевской потребовалось убивать Стаса? Ведь эти договоры должны быть законными, и Поленов был бы не в силах это исправить… И я решила, что надо сходить к жене Желткова, чтобы поспрашивать ее насчет этого дела.
— Ну и? — прошептал Федорчук, у которого сразу заблестели глаза.
— Погоди, все по порядку… Во-первых, она сказала, что инфаркт ее мужа был специально спровоцирован. Когда-то, лет пятнадцать назад Желтков работал директором нашего машзавода. Но он стал мешать кому-то из обкомовских бонз, и на него натравили партийный контроль. Знаешь, были такие «радетели за правду», которые по приказу свыше начинали собирать компромат на кого-нибудь, а потом топили человека с головкой… Так вот эти товарищи сфабриковали дело о том, что Желтков совратил собственную дочь, которая после этого утопилась.
— О, господи! — воскликнул пораженный Иван. — Неужели правда?
— Да нет! Ничего такого на самом деле не было! Девочка утонула в результате обыкновенного несчастного случая в доме отдыха. Но кому чего докажешь, если слухи уже поползли? Желтков тогда попал в больницу с первым инфарктом.
— И на заседании правления «Полет-банка» Поленов вспомнил эту историю? — догадался Федорчук.
— Точно! Но дело-то в том, что сам Вовочка не мог знать о ней: когда развернулась компания против Желткова — директора машзавода, ему было лет двенадцать. И я подумала, что Поленова должен был кто-то навести на эту мысль. И знаешь, что я раскопала?
— Ну?!
— Мадам Желткова знала не только о шашнях супруга с Оксаной Бурцевой, ей было известно еще кое-что. Перед смертью муж сказал ей, что именно она подставила его перед новым владельцем банка. Все вроде бы сходится: Желтков подписывает сфабрикованные ею кредитные договоры, а она отправляет его на тот свет, чтобы взятки были гладки… Но тут как раз и начинается вся история! После смерти мужа Желткова пыталась обращаться в прокуратуру, дабы засудить Бурцеву и Поленова, но ее заявление даже не приняли. В Уголовном кодексе нет статьи «Доведение до смерти». Тогда она стала искать сама… Узнавала о них все, что только можно, подняла старые архивы… И знаешь, что выяснилось? Оксана Геннадьевна Бурцева, в девичестве Агафонова, является дочкой некого Геннадия Африкановича, который до пенсии работал главой нашего местного партийного контроля. Того самого, что помог отойти Желткову от дел на машзаводе.
Произнеся все это, Машуня с гордостью посмотрела на Федорчука. Сказать, что эффект был громовой, значит, ничего не сказать.
— Так значит, все это дело затеял поганый старикашка Африканыч?! — только и смог проговорить он.
— Именно! С помощью своего талантливого потомства, разумеется. Когда Поленов стал подгребать под себя «Полет-банк», Африканыч вспомнил, как когда-то давно продал ему разбитый Манлихер. И тут шарики в его головешке завертелись, и он придумал хитренький план, как схапать тринадцать миллионов полновесных российских рубликов. Доченька и внученька разлеглись по койкам нужных бизнесменов, все враги были либо благополучно доведены до инфаркта, либо посажены — по крайней мере, за незаконное хранение оружия), либо застрелены… Помнится, Нонна как-то хвасталась мне, что у нее есть дедушка — специалист по черной магии и сглазу. Вот эта магия и проявилась во всей красе.
— Постой, так ты говорила, что договоры с подписью Желткова законны, и причины убивать Стаса не было! — не выдержал Федорчук.
— А вот это последний акт нашей пьески! — захохотала Машуня. — Я нашла, за что его застрелили! За то, что он догадался отправить все четыре кредитных договора на графологическую экспертизу! И ему пришел ответик: подпись-то Желткова на них поддельная! Во как!
— Откуда ты узнала? — окончательно изумившись, проговорил Иван.
— Понимаешь, у Кольки и Стаса не было своего почтового ящика: его давно дети сожгли, и всю корреспонденцию почтальон кидал к соседям. Колька решил сходить к ним и забрать все, что накопилось почти за целый месяц. Среди газеток и платежек он обнаружил официальное письмо из бюро графологических экспертиз…