Нежные листья, ядовитые корни
Шрифт:
В цену хорошего трюка обязательно входит жертва.
Не могу поверить! Она все-таки меня убила.
Я никогда не считала ее бесхарактерной. Видит бог, она способна на сильные поступки. Но – убийство?!
Глупо. Ужасно глупо! Расследование, шумиха, полиция… Любопытно, как она будет выкручиваться?
Запаникует? Начнет визжать? Поранит себя, надеясь сымитировать драку?
Однако
Что ж, я ее понимаю. В ней столько ненависти, что даже сейчас, после смерти, я испытываю страх, когда смотрю на ее лицо. На невероятно изменившееся за эти годы лицо…
Но как же странно выглядит мое мертвое тело! Светлые волосы, разбросанные по подушке. Мучительная гримаса. Застывший взгляд и странно напряженный рот, словно я пытаюсь что-то выкрикнуть напоследок – и не могу.
Ах, как нелепо все оборвалось! Ведь совсем немного оставалось до полного триумфа!
Когда-то мне дали совет: «Не стоит недооценивать своих врагов». Сейчас я бы сказала иначе: «Не стоит недооценивать своих жертв».
Женщина, безжалостно расправившаяся со мной, кладет нож рядом с телом. Не знаю, зачем она вытирала его, если руки ее в тонких резиновых перчатках. Оглядывает комнату. У нее глаза как кончики сосулек, ледяные и острые. Я смотрю в них и снова думаю, что совершила ошибку. Не в том, что попыталась растоптать ее судьбу – это она заслужила! Даже сейчас, почти двадцать лет спустя, я готова снова и снова твердить: она это заслужила.
Но я не обезопасила себя. Сглупила! Черт возьми, я, осторожная, умная, хитрая, предусмотрительная я – и вдруг проворонила убийцу!
Женщина медленно стаскивает перчатки. Комкает и сует в карман. У нее отрешенное и даже немного блаженное выражение лица, как у голодного, наевшегося досыта. Взгляд теплеет: она смотрит на мое изуродованное тело. И вдруг, дернув углом рта, со всей силы бьет его кулаком в живот. И снова! И снова!
– Хватит! – кричу я. – Прекрати!
Она не слышит. Хлесткий удар ладонью – и моя голова дергается вбок. Еще один – перекатывается по подушке обратно.
Потом женщина замирает, и целую секунду мне кажется, что она вот-вот плюнет на мой труп. Но здравый смысл удерживает ее от опрометчивого поступка.
Если бы я могла скрипеть зубами, то заскрипела бы. Потому что она уходит – уходит, не оставив после себя ни одной улики, сначала убив меня, а потом надругавшись над телом. Почему-то в бешенство меня приводит именно второе. Как она посмела? У нее были причины для того, чтобы уничтожить меня, – да, не отрицаю! Но бить труп?
Господи, да она влепила мне пощечину! При жизни у нее на это не хватало отваги. Вот же трусливая мстительная дрянь!
Клокочущая во мне ярость – словно груз, не дающий подняться к небесам. Я останусь и посмотрю, что будет дальше.
Есть у меня одна надежда… Она слабо теплится в душе, оставшейся без тела. И, кажется, помимо ярости, это единственное, что удерживает меня здесь.
Может быть, одной из наших удастся закончить то, что я начала? Я так близко подвела их к разгадке, я разбросала столько намеков – должна же найтись умница, которая догадается, в чем дело!
Главное, чтобы ее не убили, как меня.
Глава 1
За месяц до описываемых событий
Маша повертела в руках конверт. Настоящее письмо, надо же. Тысячу лет не получала бумажных писем, не считая новогодних открыток от родителей – обычно они доходят как раз к концу зимы.
Открывать его почему-то не хотелось.
– Ты не будешь читать? – удивился Сергей.
Маша вскинула на мужа задумчивый взгляд.
– Что там, компромат? – пошутил он.
Она принужденно улыбнулась. От Светки Рогозиной, пожалуй, можно было ожидать и компромата…
– Я очень давно ничего не слышала об отправителе, – уклончиво сказала она. – Собственно, ни о ком из наших.
– Однокурсники?
– Одноклассники.
Маша положила нераспечатанный конверт на подоконник и уставилась в окно. Пейзаж за стеклом как будто рисовал неумелый художник, осваивавший графику. Четкие штрихи кустов у него еще более-менее получились, как и жирные палки молоденьких осин. Но попытавшись изобразить сугробы, художник напачкал, рассердился, схватился за ластик – и окончательно испортил произведение, размазав грязь по всему листу.
Черный слежавшийся снег прочно оккупировал двор. Вместо того чтобы таять, он только злобно темнел и становился еще плотнее, словно утверждая свое право лежать здесь до скончания времен.
Маша прикрыла форточку и отвернулась. Бр-р, какое противное начало марта. А тут еще это письмо!
– Кофе будешь? – спросил Сергей, доставая турку.
– Нет, не хочу.
– Письмо читать тоже не будешь?
– Буду.
Маша нехотя взяла конверт, внимательно рассмотрела и надорвала.
Муж возился у плиты, делая вид, что ему совершенно не интересно. Она дважды перечитала короткий текст, написанный прекрасным почерком. Сам факт, что за Рогозину кто-то написал это письмо от руки, поразил ее едва ли не больше содержания. Светка так вывести не смогла бы никогда, даже если сто китайских профессоров обучали ее каллиграфии все эти годы.
Бабкин наконец не выдержал.
– Получила наследство? Ну, скажи, что я женился на богатой женщине!
Маша рассеянно улыбнулась. Наследство? В какой-то степени так оно и есть. Она унаследовала со школьных времен и протащила через всю свою жизнь те чувства, которые предпочла бы оставить в прошлом.