Нежные щечки
Шрифт:
Уцуми не спеша поднес стакан с соломинкой ко рту, медленно сглотнул. Цутаэ с недоумением наблюдала за его манерой пить.
— Знаете, Уцуми-сан, супруг мой, как бы это сказать, был здесь вроде караульного: любил отслеживать, кто проходит по этой дороге. Он все время сидел на этом стуле и смотрел на дорогу. Так что он не мог ничего упустить.
— Вот оно что. Это я просто так поинтересовался, — с издевкой улыбнулся Уцуми. — У мертвеца же не спросишь.
— Вы все время мне дерзите, — похоже, рассердилась Цутаэ и переключилась на другую тему: — А кстати, я была так удивлена, когда Исияма-сан заявился.
— С чего это?
— Ну как же! Он же стал прямо на якудзу какого-то похож. Ни за что не подумаешь, что это тот же самый человек. Мы даже с Мидзусимой-сан
— И почему же он так изменился?
— Не знаю, — отвернулась Цутаэ.
— Спрошу вас без всяких обиняков: правда ведь, что во время службы в силах самообороны Мидзусима-сан был уличен в пристрастии к маленьким девочкам? Он ведь известен этой склонностью? Я думаю, что ваш супруг решил взять его на поруки и привез сюда. И сделал он это потому, что Мидзусима пришелся по вкусу его жене. Он ведь переживал, что его жена неравнодушна к другим мужчинам. Вот такие слухи тоже ходят. — Уцуми почувствовал прилив бодрости. — А дальше дело было так: Мидзусима в душе радовался, что на дачу приехали аж три маленькие девочки. Поэтому-то Идзуми-сан и вы, Цутаэ-сан, вынуждены были быть все время начеку. Ходят и такие слухи.
Казалось, Цутаэ позабавили слова Уцуми, и она вдруг разоткровенничалась:
— Вы что же, решили, будто Мидзусима мне понравился и я сделала его своим рабом?
— Ну да. Не знаю, правда, что входит в обязанности раба, — зло усмехнулся Уцуми.
— Ну что за безответственность такие сплетни разносить! Тоже мне, напридумывали! Ведь не только я люблю Мидзусиму, но и он меня любит. Конечно, трудно в это поверить, я ведь уже старуха. Подождите, я его сейчас позову.
Цутаэ легко поднялась со стула. Немного спустя она вернулась вместе с Мидзусимой.
— Он тебя подозревает. Думает, что ты имеешь отношение к исчезновению Юки-тян. Расскажи ему все как есть про нас.
— Мы не обязаны этому человеку ничего рассказывать, — с недоумением в голосе сказал Мидзусима.
— Да ладно, расскажи. Мы все равно с ним в первый и последний раз встречаемся. Скажи ему правду.
— Я люблю Цутаэ. И женюсь на ней, — как-то простодушно заявил Мидзусима.
Цутаэ с нежностью посмотрела на него.
Уцуми сидел, плотно вжавшись в диван с цветочной расцветкой, и переводил взгляд с одного на другую, почти одного роста мужчину и женщину. Превозмогая тупую боль в животе, Уцуми размышлял об одной странности. Мидзусима всегда был окружен дурной славой, его подозревали то в связи с маленькими девочками, то со старухой. Сам Уцуми, уже стоя на пороге смерти, никогда не был способен на настоящую страсть. Ну не странно ли тоже? Может быть, его желание жить слабее, чем у других людей, с досадой на самого себя подумал Уцуми. Раньше эта мысль не приходила ему в голову.
— Выходит, Идзуми-сан, хотя ему было уже за семьдесят, умер, потому что ревновал?
По лицу Цутаэ пробежала тень.
— Уцуми-сан, к возрасту это не имеет никакого отношения. Люди и молодыми умирают.
Уцуми навзничь лежал на траве, глаза закрыты. Сквозь сжатые веки он чувствовал, как солнце медленно клонится к закату. Он слышал звуки. Людской гомон — один за другим подъезжающие автобусы выплевывали из себя все новых и новых туристов. Звуки шагов по мощенной камнем дороге. Кто-то со всего маху захлопнул дверцу автомобиля. Звонкие, возбужденные голоса. Попса, доносящаяся из зон отдыха. В паузах среди всего этого разнообразия звуков ему было слышно, как легкие волны накатывают на берег. Уцуми никак не мог взять в толк, почему Касуми испытывает страх перед этим горным озером. Что за море плещется в глубине ее души? Ему хотелось бы заглянуть туда и увидеть его, в шторм или штиль. И желательно перед тем, как он умрет. Уцуми нащупал под футболкой шрам на животе — этот жест вошел у него в привычку. «Еще ненадолго оставь меня в покое, еще немного дай мне пожить», — мысленно молил он. Но смерть приближалась, неизбежная, как маленькие волны, что накатывали на берег. Уцуми задумался над тем, где ему суждено умереть.
Трава была прохладной и бархатистой, но кончики ее — острыми, как
Небо, которое он увидит перед смертью. Покой и шипы травы, которые он почувствует перед смертью. Лицо, которое он увидит перед смертью.
Уцуми показалось, что в своем видении он почувствовал боль и страх, которые испытала Юка. Такого с ним никогда раньше не случалось. Уцуми привстал с травы, утер рукавом пот со лба и уставился на черную землю, поросшую сорняком, — перед глазами у него плыло. А вдруг четыре года назад в этот самый день именно так все и произошло?
Идзуми стоял у окна, скрестив руки на груди, перед своим стулом. Стул не вписывался в цветочные джунгли, созданные руками Цутаэ. Грубый стул, обтянутый кожей. Кожа потрескалась, а в нескольких местах была прожжена сигаретами. Цутаэ не раз пыталась выбросить стул, но Идзуми удавалось его отстоять. «Он мне нравится», — каждый раз говорил он. Ему самому казалось смешным, что он держится за этот стул, как за какой-то плацдарм. Как будто если он потеряет стул, все его существо, вплоть до дыхания, окажется во власти жены. Брак с Цутаэ был для него вторым, и они жили вместе уже почти двадцать лет, но до сих пор ему казалось иногда, что он ее боится.
Цутаэ была похожа на яркие цветы, что цветут под покровом ночи, а еще на лозу, что обвивается вокруг тебя, не успеешь и глазом моргнуть. Жизнь била в ней через край, сильнее, чем у обычных людей. Бесполезная жизненная сила для человека, чья жизнь клонится к закату, становится в тягость. Сам Идзуми, уже старик, пасовал перед этой чересчур неуемной энергией супруги. Не ведающая увядания Цутаэ — без чуда здесь явно не обошлось — казалась ему каким-то жутковатым, зловещим существом. По утрам, разглядывая ее кожу, увлажненную исправно работающими сальными железами, он ловил себя на мысли, уж не оборотень ли его жена. Иногда он представлял себя в виде мухи, схваченной насекомоядным цветком. От этой женщины было невозможно отвязаться, как от липко-сладкого, густого фруктового сока, попавшего на кожу. Цутаэ была из тех женщин, которые окутывали тебя своими путами и неизбежно съедали. Не по ее ли вине он старел в одиночестве? Цутаэ разлучила его с предыдущей женой, она же не давала ему встречаться с детьми от первого брака. Теперь, когда он думал об этом, получалось, что все в его жизни складывалось так, как хотелось ей.
Идзуми тяжело было вспоминать про вчерашний вечер. Мидзусима читал вечернюю газету, с самодовольным видом развалившись на его стуле без всякого на то разрешения. Увидев недовольное лицо Идзуми, он торопливо вскочил, но там, где его затылок прикасался к спинке, осталось жирное, блестящее пятно. Что он себе позволяет?! Душа Идзуми, прошедшего через унижение, была переполнена презрением. Можно было бы пережить, если бы это была злость. А что можно сделать с презрением? В душе Идзуми росло отвращение, будто он испачкался в грязи. Решений было всего два: этот человек должен куда-нибудь исчезнуть, или сам Идзуми должен уйти. Уж на этот-то раз я ему покажу — и Идзуми сжимал костлявые кулаки.
В присутствии Идзуми Мидзусима продолжал играть роль учтивого, преданного подчиненного. А в душе, Идзуми в этом не сомневался, наверняка желал ему скорейшей смерти. Врать для Мидзусимы не составляло большого труда. «Босс, я ваш покорный слуга, все сделаю, только прикажите», — любил говорить Мидзусима. Идзуми каждый раз с трудом сдерживался, чтобы не наорать на него.
Это ведь не кто иной, как он сам, в свое время спас Мидзусиму. Идзуми вспомнил, как выглядел Мидзусима шесть лет назад, — он практически не изменился.