Нежный наставник
Шрифт:
Секс означал для нее нечто таинственное, экзотическое и совершенно чуждое. Если бы Рамиэль оделся на арабский манер — подобно тому, как был одет накануне его слуга, — она смогла бы сидеть напротив него за столом и невозмутимо разглагольствовать об искусстве физической любви. Но обсуждать нечто подобное с мужчиной, который вполне мог появиться за ее столом на ужине, было выше ее сил. При данном положении вещей ее сексуальная неудовлетворенность снова становилась запретной темой.
Служанка тихо кашлянула:
— Простите, милорд. Я привела к вам леди. Принести вам еще что-нибудь?
Либо
Время тянулось нескончаемо долго, пока он с шумом не захлопнул книгу и не поднял голову.
— Возьми, пожалуйста, плащ у миссис Петре и принеси еще одну чашку с блюдцем.
Элизабет почувствовала, как побледнело ее лицо. Словно в тумане она видела, как служанка присела в реверансе, затем тяжелый плащ соскользнул с ее плеч, и дверь библиотеки громко захлопнулась за ней.
— Присаживайтесь, миссис Петре.
Элизабет никогда еще не чувствовала себя столь обозленной… или обманутой. Она ожидала, что он постарается унизить ее, но не ожидала от него предательства.
— Запрещенный прием, лорд Сафир. — Она стиснула зубы, чтобы унять дрожь. — Вы заверили меня, что араб никогда не скомпрометирует женщину.
Его золотисто-коричневые брови, чуть темнее благородного золота его волос, насмешливо изогнулись.
— А вы полагаете, что я это сделал?
— Если бы я желала быть узнанной, то не набросила бы вуаль. Незачем называть меня по имени. Слуги много болтают.
— А английские джентльмены, как я понимаю, этого не делают? Если вы не желаете, чтобы вас узнали, не следовало оставлять свою визитную карточку одному из слуг.
— Ваш дворецкий — араб, — упрямо возразила Элизабет.
— Правда? А я кто, по-вашему? Араб или англичанин?
Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не высказать ему все, что она о нем думает.
— У вас затвердели соски. Гнев действует на вас возбуждающе?
У Элизабет перехватило дыхание.
Рамиэль неожиданно улыбнулся. Это была добрая, обезоруживающая улыбка, полная тепла и озорства. В это мгновение он напомнил ей Филиппа, ее младшего сына. Тот так же улыбался, когда выкидывал что-нибудь совсем уж из ряда вон выходящее и хотел избежать наказания.
— Не волнуйтесь, миссис Петре. Мои слуги слишком хорошо вышколены. Они не разглашают имен моих гостей. В Аравии непочтительных слуг подвергают порке или продают.
— В Англии слуг не порют, — парировала Элизабет ледяным тоном. — Да и рабство запрещено.
— Но отнюдь не считается зазорным покупать слуг во время путешествия на Восток. А вот и Люси. Оставь чашку и блюдце на подносе… вон там. Спасибо. Ты нам больше не понадобишься.
Элизабет едва удержалась, чтобы не броситься вслед за служанкой вон из библиотеки. Здравый смысл тем не менее напомнил ей, что она сама напросилась к нему в ученицы. И если ей невыносимо слышать из его уст названия различных частей женского тела, то каково ей будет, когда он заговорит об анатомии джентльмена?
Словно не замечая происходившей в ней внутренней борьбы, Рамиэль налил поразительно черный напиток в пустую чашку, а затем плеснул туда, как ей показалось, чуть-чуть холодной воды. Он предложил ей кофе, вежливо коснувшись краешка блюдца.
— Возьмите, миссис Петре, и присаживайтесь. Если вы, конечно, не передумали.
Он бросил ей перчатку. И если этот урок завершится провалом, виновата будет только она сама. Это был вызов, который Элизабет не смогла не принять.
Она резко выпрямилась, подавшись грудью вперед, соски еще явственнее обрисовались под натянувшимся материалом. Медленным шагом она пересекла разделявшее их пространство и опустилась на краешек кресла работы бургундского мастера.
Этикет предписывал женщине снимать перчатки, если она намеревалась пробыть в гостях дольше пятнадцати минут. Также он предписывал в этом случае не скрывать лицо за вуалью. Неторопливо она стянула с рук перчатки, затем откинула вуаль на шляпку. Устроив перчатки и сумочку на коленях, Элизабет взяла фарфоровую чашку с голубыми прожилками.
Кофе оказался густым, сладким и таким крепким, что у нее глаза едва не вылезли из орбит. Он был также обжигающе горячим.
Поперхнувшись, Элизабет поспешно поставила чашку с блюдцем на стол.
— Что это такое?
— Турецкий кофе. Он хорош, когда только что заварен. Сначала надо подуть на него, а затем пить. Так вы прочли заданные главы?
Элизабет поднесла руку к горлу — похоже, она обожгла кожу внутри.
— Да, прочла.
Рамиэль откинулся на спинку кресла.
— И что вы усвоили из них?
В бирюзовых глазах не осталось и следа насмешки. Это были глаза в высшей степени привлекательного мужчины, смотрящего на женщину оценивающим взглядом. Боль в горле была немедленно забыта. Нацепив вежливое выражение лица, которое, как требует общество, должна иметь добропорядочная женщина на людях, дабы не выдавать чувства и эмоции, Элизабет порылась в сумочке и достала книгу и сверток бумаг. Книгу она положила на стол рядом с чашкой. Чувствуя себя юной ученицей в классе, она заглянула в свои записи.
— «Считается, что трактат» Благоуханный сад» шейха Нефзауи был написан в начале шестнадцатого столетия. Полагают, что автор родом из Нефзауи, города на юге Туниса. Отсюда его имя, поскольку арабы часто получают свои имена по названию места, где они родились. Хотя «Благоуханный сад» шейха Нефзауи и не содержит явных цитат других авторов, вероятно, что некоторые части могли быть заимствованы из трудов арабских и индийских писателей…»
— Миссис Петре. Элизабет запнулась на полуслове. Рамиэль произнес ее имя таким тоном, словно она действительно была школьницей, причем не лучшей ученицей.
Она подняла голову. Бирюзовые глаза скрывались за густыми темными ресницами.
— Да, лорд Сафир?
— Миссис Петре, разве я просил вас читать комментарии переводчика?
Ее пальцы судорожно сжались в кулак, смяв записи.
— Нет.
— Тогда давайте опустим историю книги и ее автора и перейдем к разделу под названием» Общие заметки о совокуплении «. — Он улыбнулся, приглашая ее продолжить.
Элизабет подумала о своем муже, связавшемся с другой женщиной. Она подумала о сыновьях, отдалявшихся от своего отца. Затем сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.