Нежный враг
Шрифт:
— Ты, дедка, маленько-то не привирай. Какой коркой может стать вода?
— Вот такой толстой. Мне бабушка — старая мама рассказывала. Эта корка потом на солнце становилась водой. Но не сразу, а долго лежала. Все посевы почернели от холода. Посеяли ещё раз. Налетели жёлтые пыльные бури, и все поля замело песком. Река высохла. Такая стояла жаркая дневная погода. Ночью было холодно. Лишь в распадках гор собрали урожай. Поделили его. Но это не спасло от голода. Люди ушли в горы, где росли травы вдоль ручьёв, водилась рыба и зверьки. Города вымирали и пустели. Армию распустили вожди. Кузнечные заводы закрылись сами по себе. Никто ничего не покупал и не менял. — Нонг вздохнул и продолжал: — Грасы в горах плохо ориентировались, попадали под обвалы, гибли от зубов хищных волков и медведей. Тогда Талор-Старший и начальник армии Овегро собрал всех кравел на совет. Решили старейшины отправить корабли в сопровождении виманов в страну Титагов, живущих по другую сторону моря. Помощь не пришла, виманы не вернулись. А корабли попали в бурю или шторм. Говорили, что караван возвращался с провизией, а на него напали морские лиходеи, хитростью заманили на остров, чтобы набрать пресной воды. Будто бы один мореход возвратился из рабства спустя много лет и рассказал о своих приключениях в дальних странах. И тогда прилетела
— Дед, ты тогда маленьким был? — спросил Айкин, поглаживая лежащую у его постели собаку.
— Моего прапрадеда тогда не было. Эта самая Птица принесла людям семена зёрен. Они спасли людей. Голувита всходила и росла быстро. Покажи, Айкин. Ладно, лежи, я сам. На каждом стебле было по семь колосьев. В каждом колосе по двадцать зёрен. Стебли были такие прочные, что из них научились строить дома и мебель. Но зёрна. Попробуй, раздави. Они скользкие и крепкие, хотя и колотили их молотками. Не годились зёрна в пищу.
Степиков положил на ладонь матовые кристаллы, но тотчас высыпал на стол. Начал проверять на вредные излучения. Прибор выдал странные показания. Энергия, исходящая из зёрен, не было известной на Земле. Василий обрадовался открытию ещё одного редкого растения. «Надо бы узнать, как растёт эта голувита, какие предпочитает почвы. Это уже что-то серьёзное. Тут пахнет настоящим открытием. Если другие ботаники тут не пошарились». Степиков положил в ступку несколько зёрен и попытался сам раздавить пестиком. Не смог он и перерубить зерно и ножом. Старик, глядя на упражнения Василия, улыбался в бороду.
— Как же их мололи? — удивился Степиков, рассматривая горку зёрен на столе.
— Зёрна дали большой урожай. Колосья росли даже на камнях. Они не боялись ни пыльных бурь, ни палящего солнца и даже морозы им были нипочём. Ложитесь на ночь, как бы наш свет не погас. Четыре весны светит. А надолго ли его хватит. Всё когда-нибудь кончается. — Старик выключил фонарь над столом и продолжал, забираясь под шкуры:
— Пришло время колосья молотить. Не все дожили до этого дня. Согнали людей на работу. Уже знали, что зерно нельзя есть. Зубы поломали, а пользы никакой. Пробовали варить, на огне калить — напрасно. Свезли мешки с зерном в замок Талора-Младшего. Надежды рухнули. Люди плакали, прижимая детей. Талор и его слуги как-то жили, а вот народ, оставшись без работы и питания, умирал. Зерно назвали голувитой — проклятым, значит. Утром на месте, где лежала гора мешков с зерном, обнаружили большие короба с белой и жёлтой мукой. Она была такая вкусная, что люди её ели тут же, не замешивая в воде. Конечно, Талор знал, как сеять и убирать зерно, что с ним нужно делать, чтобы получить муку. У нас тоже есть немного зёрен, но мука с неба не падает. Зёрен нужно много. Тогда голувита испарится, а на его месте окажутся короба. Кое-кто из грасов тайком стал разводить голувиту, но Талор и его слуги запретили это делать, а упорных наказывали палками. Муку нужно было разводить горячей водой, тогда получалось очень много теста, которое называли кашей. Из этой каши пекли лепёшки и хлебы, сушили на солнце. Овегро стал приглашать грасов и тунгов в армию. Люди, чтобы прокормиться, подписывали заслужки на несколько весён. Открылись баруги для детей. Ректовцы писали свои свитки, прославляя Белую Птицу, спасшую народ. Слагали песни о величайшем уме грасов Талоре, который установил связь с теми, кто послал с неба муку. Я бы вам спел, учили нас пацанов в баруге, но не хочу воздух перемешивать, так как пою я очень плохо. Портреты Талора должны были висеть на каждом углу, в каждой хижине. За маленький портрет спасителя грасов нужно было платить олик муки, а за большой портрет требовалось внести в казну пять оликов. Проходя мимо портрета, нужно было отдавать салют руками, становиться на одно колено и выкрикивать слова клятвы, восхваляя умнейшего и добрейшего Талора. Перестали избирать вождей. Талор-Младший ничего не сделал, но требовал и он к себе почтения. Кто плохо отзывался о его нововведениях, того хватали и отправляли в узкие кабинеты тыбурки. Шестаки ловили людей и силой заставляли барабанить на друзей и соседей. Усердным барабанщикам платили мукой, в которую подмешивали белую пыль. В баругах детей перестали учить наукам, там стали изучать новое жизнеобеспечивающее учение — белоптицизм. Кто не знал или не понимал законов нового учения, того оставляли учиться ещё на одно лето. На работу таких людей принимали, но на самую низкооплачиваемую и трудную. В барабанных книжках, которые стали выдавать сразу же после рождения, ставились отметки о том, сколько отбарабанил владелец и сколько получил за своё подлейшее подлейшество. Наша страна вроде как процветала, но что-то было не так. Стали торговать с Титагами и Имакергами. Они умели строить махопланы и игло-стреломёты, которые называли пирролами. Голувита росла только на нашей оранжевой земле. Бросил свою армию Овегро, ушёл в горный Тырьсоном, чтобы забыть белоптицизм и замолить грехи. Отравился веселухой Талор-Младший. Многие кравел начали хапать себе сладкую муку, стали богатеть, забыв о нуждах народа. Народ строили в шеренги и заставляли ходить по улицам городов, с портретами последователей нового учения. Чтобы не было горько и стыдно, старые люди пили веселуху. Многие косились на барабанщиков, намереваясь их побить, но побаивались шестаков, которые во время шествий переодевались. Образовалась незаметно птичья каста. Активных барабанщиков проверяли, давая им разные задания. Кто выдерживал две весны, делая соседям пакости и подлости, тому выдавали белый свиток и знак «ВДБП» — великий друг белой птицы.
— Как же вы жили? Почему вас сделали рабами?
— Пытались некоторые кравел поднимать восстания. Но люди не видели дальше своей миски с кашей. Потому что все были на учёте. За всеми следили. …Как кто? Друг за другом и следили. Доносили — кто что ел, кто что пил, как проходил мимо портрета нового правителя Гирха. Не заплатил гонал за воду вовремя, штраф, принудительные работы на строительстве траншеи. У нас по границе роется такая глубокая длинная яма. Роют её уже много вёсен. Долбят камни, укрепляют стены. Кормят штрафников редко и плохо. Родственники должны проявлять заботу и каждый день приносить еду на объект. Собирается один человек в дорогу и везёт еду для десяти или двадцати соседям. Потом едет другой, если не отправят на траншею. Вот и стараются родители, чтобы дети барабанили, получали свитки и становились в ряды «ВДБП». Кому охота возить еду и передавать передачи с тыквенным чаем и сушёным тестом. Голода не было, но разве это жизнь? Гирх незаметно распустил вождей, завладел ключами от складов с мукой. Титаги и другие страны получали от него много муки, и сами перестали сеять рожь. Несколько государств стали зависимыми от настроения Гирха. Выказывали ему почести. Вручали подарки и называли его именем свои города. В наших посёлках стало неспокойно. Люди закрывались и закрываются друг от друга. Родственники не узнают друг друга. Потому что одного брата определили на траншейные работы, а другой — ходит с блестящим знаком на пиджаке. У одного и работа приличная и зарплата большая. Избытки муки одни кладут в Мучной банк, а другие люди, живя не досыта, меняют сэкономленное на обувь и пальтишко. Шестаки Гирха везде. Хватают по доносам барабанщиков людей и волокут в подвалы. Не разбираются. Человека могут родственники и не искать больше. Портреты с изображением Гирха стоят нынче намного дороже, чем когда-то продавали портретики Талора. В каждой комнате должны быть на видном месте изображения Священного, Праведного, Великолепного, Наимудрейшего. Более тридцати эпитетов должен знать ученик первого класса начальной баруги. Даже праздник вменили подхалимы — День Великолепного из Великолепных. В тот день на площади вывозили бочки веселухи эжейки. Все пили бесплатно. Утром следующего дня эжейку продавали. По тройной цене. У народа болели головы. Они не могли работать. В питьё что-то примешивали такое, отчего люди быстро привыкали к веселухе и уже не могли жить, чтобы не выпить стакан этого пойла. Пытались бороться с Гирхом. Хотели его свергнуть и отнять ключи. Появились люди, которые доказывали людям, чтобы они не пили веселуху, не сдавали голувиту Гирху, а доставляли бы мешки в горы, в штаб народно спасения. Кравел, Ы покупали оружие, готовили восстание. В горах люди учились метко стрелять из пирол, управлять махопланами и виманами. Шестаки не дремали. Не зря ели свою муку. Когда махопланы поднялись в воздух и уже подлетали к замку Гирха и его прихлебателей, у них начали отрываться крылья. Виманы, гремя маховиками, опускались всё ниже и ниже, а потом упали, так как рассыпались магнитные подшипники. Так мне сказали. Воздушное войско наше погибло почти всё. Отряды грасов и тунгов наступали двумя колоннами на город Гирхополеград. На них сбросили корегазовые бомбы, от которых все заболели корью и лишаями. Шестаки в чёрных плащах, в противогазах разъезжали по городкам и сёлам, отыскивая больных. Помогали добровольные помощники с барабанами и значками. Семья, которая укрывала больных, отправлялась полностью на строительство великого озера. Даже малые дети должны были выполнять норму. Если нет выработки, нет и еды. Люди уносили своих больных родственников в горы, в лес, копали им землянки. Грасы бежали за море к Титагам, но и там их находили и продавали в рабство. Беглецов ловят по сей день и заковывают в цепи, если не могут уплатить штраф, который назвали — «За давностью». Я нашёл хорошее место. Несколько семей мы перебрались за Розовый перевал, куда не долетали махопланы шестаков. Нас кто-то выдал. Шестаки сделали базу. Я предлагал своим друзьям напасть на склады питания, но они отказались. Я пошёл один. Начался ветер и камнепад. Меня засыпало снежной лавиной. Когда я смог выбраться, наш посёлок был разгромлен. Айкина я нашел в пещере с раненой матерью. Он был очень мал. Рос терпеливым.
— Неужели нельзя как-то сбросить этого тирана?
— Можно, — ответил Нонг. — Народ стал не тот. Шестаки кругом. Даже не подумаешь на человека, а он барабанит за миску каши, которую называем — «галиматья». Никому не верь, ничего не бойся, не проси милости, не удивляйся, когда тебя заберут. Хвали Гирха. Кланяйся его портрету и приседай, отдавая салют двумя руками.
— Я тебя научу, — проговорил Айкин. — Дед, а правда есть такое слово, которое поможет войти к Гирху. Секретное слово такое. Тебя арестуют, а ты прошепчи это слово на ухо шестаку, и тебя отпустят. …Знать бы его.
— Ничего оно тебе не даст. Ты один. А я — старый весь уже. И оружие у нас старое.
— Василь, у тебя есть оружие, чтобы победить этого гнусного Гирха? Ты бы смог наш народ избавить от тирана?
Степиков вдруг подумал, что он должен вмешаться и сделать жизнь бедных грасов лучше и достойней. Но почему голувитовые зёрна превращаются в муку? А может быть это сказки. Нет никаких коробов. Нет никакого волшебства. Он не имеет права вмешиваться в историю этого народа. Даже помогать нельзя. Кодекс для всех один.
4
Степиков заболел. Он летал над горами. Снег уже выпал. Матовый его блеск слепил глаза, хотя он и опустил на шлеме фильтр. Два солнца стояли друг против друга, постепенно прячась за горы. Пост был пуст. Связи не было. «Помехи, — утвердился в своих догадках Василий. — Кто-то или что-то мешает передатчику. Не Гирх ли? Средние века. А электрический фонарь? Откуда он мог здесь появиться? Квадратный, с отличным рефлектором и кнопками, меняющими цвет и мощность луча. Возможно, его крепили к шлему или он стоял на какой-то технике. Им пользуются уже много времени».
Выходя из лаборатории, Василий почувствовал, как заныла макушка, а в глазах поплыли чёрные круги. С трудом добрался до спального отсека, и свалился на кровать. «Какое лекарство может мне помочь? Что же со мной случилось? Что ел? Летал. Солнечное излучение? А если это влияние зёрен голувиты? Нужна консультация компьютера. Он определит, отчего заболела голова. Загляну в аптечку и поставлю диагноз. Что-то бок заныл. Вдруг тоже аппендицит. Вода и пища тоже могут аукнуться». Степиков поговорил со своими органами, постарался самовнушением избавиться от тупой боли. Превозмогая боль, Василий, попытался понять и разобраться с происхождением зёрен. Положил зерно в капсулу-определитель, включил несколько поверхностных режимов. Шло время, а результатов не было. Тогда он занялся собой. Диагностика ничего внятного не выдала. Степиков не мог разобраться в рекомендациях, но понял одно, что нужно принять витамины и лежать. Приняв ароматических душ, Степиков уснул, подключив датчики к тем участкам тела, которые указал компьютер, отвечающий за здоровье космонавта. Спал он долго. Сны видел мягкие и нежные. Они успокаивали шумом дождя, музыкой ветра и шелестом волн.
Утром Василий читал выводы определителя и ничего не мог понять. Голувита был назван минералом растительного происхождения. Он имел свою температуру, защитную оболочку и мог посылать направленное радиоизлучение слабой мощности, но большой плотности. «Мне с ними не разобраться. Эти зёрна не так просты, как мне показались. Предупреждает компьютер, чтобы я находку поместил в контейнер. Если старец не сочиняет, то кто-то нуждается в этих зёрнах. Они имеют ценность. Какую? Могут использоваться, как топливо, как энергетическое сырьё. Или, как поделочный материал. Возможны варианты, — сказал бы профессор Таранкин. Мне нужно сделать полное обоснованное описание. Сказки Нонга тут не в счёт. Нужно убедиться, что зёрна исчезают, а кто-то вместо них поставляет муку. С мукой с этой тоже нужно разобраться. Мучная страна какая-то. Как разобраться во всей этой ерунде».