Незлые рассказы о прошлом
Шрифт:
Я пребываю в шоке. Что его побудило так заявить, я не знаю. Ведь он и сам частенько бегает в «самоход» к своей девчонке. Позже, извинившись, он скажет, что иначе не мог, так как проходил кандидатский стаж в члены КПСС и командир взвода сказал ему, что он обязательно должен выступить с осуждением меня. Сейчас же его заявление мной расценивается как откровенное предательство нашей дружбы, и я взрываюсь.
Я говорю о том, что нельзя на человека навешивать ярлыки, не зная о нём ничего, что на войне хватало предателей, как среди комсомольцев, так и среди коммунистов. В конце своего сумбурного выступления я заявляю, что если бы нас
В Ленинской комнате после моих слов на мгновение воцаряется тишина. Слово берёт Фарид.
– Мы не знаем, друг о друге ничего, тем не менее, бросаемся обвинениями типа «я не пошел бы с ним в разведку». А почему? Кто-то боится, что Семён при случае переметнётся к врагам? Так знайте – это чушь! – говорит мой друг. – Я лично верю в него. Он виноват, проступок свой осознаёт, ему нужно дать шанс…
Затем наперебой выступают и другие курсанты. Все они говорят о том, что верят в искренность моих слов и что меня следует оставить в рядах комсомола, то есть, дать мне шанс, о котором сказал Фарид. И это шанс мне вновь дают. С перевесом в два голоса меня оставляют в комсомоле.
– По итогам состоявшегося голосования ты, Семен, остаёшься в комсомоле! – объявляет с гримасой ярко выраженного неудовольствия комсорг нашего взвода.
Из Ленинской комнаты я выхожу с пунцовым лицом, громко выдыхаю и на ватных ногах бреду, как побитая собака, в курилку. Туда же потянулись и те мои сослуживцы, которые поддержали меня в столь непростой для меня ситуации. Как много их, – с теплотой в душе мысленно отзываюсь я о своих товарищах.
– Крепись, Семён! – ободряюще говорит Фарид. – Плохие дни пройдут, а за ними обязательно придут хорошие…
– Спасибо тебе. Этих деньков мне хотелось бы сейчас больше всего, – бормочу я невесело в ответ, потому как в далёкой перспективе не вижу ничего хорошего для себя…
– Просыпайся, молодой, пора на работу! – слышу я голос конвоира. – Дрыхнешь? Наверное, девочку, к которой бегал в самоход, во сне увидел? – ехидничает он.
– Никакую ни девочку. Я провожал на призывном пункте друга в армию. Там и попался на глаза патрулю, – отвечаю ему.
– Ну, ты даёшь! К мальчику бегал и ещё десять суток гауптвахты получил, – громко ржёт конвоир…
Утреннюю дрему, в которую я погружаюсь, сидя на единственной табуретке, стоящей в углу и прикрученной к полу, снимает как рукой. Я продираю заспанные глаза и выхожу из камеры. В коридоре меня поджидают ещё двое арестованных – это солдаты из спортроты, в которой служат те, кто имеет разряды не ниже кандидатов в мастера спорта СССР. Одного из них, Айзана, я хорошо знаю, он борец-вольник из Ингушетии, и мне довелось с ним несколько раз тренироваться в паре в период подготовки к первенству города по вольной борьбе.
Идут пятые сутки моего пребывания на гауптвахте. Начальник гауптвахты объявляет, что мы с Айзаном будем работать на свинарнике – кормить свиней и чистить их квартиры, а Шамиль, его товарищ по спортроте, будет драить в это время туалет на гауптвахте.
– Я не буду драить туалет, – возмущается стокилограммовый борец вольного стиля Шамиль.
– Подумай над тем, как ты себя будешь чувствовать, если тебе придётся гадить у себя в камере весь срок отсидки? Может быть, ты дерьмо своё будешь кушать? Или ты попросишь Айзана, чтобы он за тобою убирал персонально?
– Ладно! – недовольно бурчит Шамиль. – Буду драить!
– То-то.
Училищный свинарник кажется мне неимоверно огромным – около сотни голодных свиней неистово визжат и хрюкают… Хозяин свинарни – прапорщик с лицом, обезображенным угревой сыпью, объясняет нам, что нужно делать, и мы приступаем к работе под строгим надзором конвоира, расположившегося на топчане у входа.
Через пару часов мы заканчиваем их кормление. Я иду за вилами, чтобы убрать в вольерах навоз. Неожиданно слышу душераздирающий крик Айзана. Оборачиваюсь. Вижу, он лежит в углу свинарника, и его с остервенением рвёт огромная свиноматка. Кричу конвоиру: «Стреляй в неё! Иначе она разорвёт его!»
Но тот бледнеет, затем бежит к телефонной точке, чтобы связаться с караулом…
Я хватаю вилы и перепрыгиваю через ограждение. Сразу же бью вилами вбок рассвирепевшее животное. Вилы входят в тушу свиньи, как нож в масло, но это не останавливает её. Она резко отскакивает в сторону, вырывает тем самым вилы из моих рук, а затем устремляется на меня. Я едва успеваю перескочить через ограждение. Свинья вновь возвращается к Айзану.
Я хватаю другие вилы, вновь перепрыгиваю через ограждение и снова наношу свинье удар вбок. Свинья визжит и отступает в угол. Вилы, воткнутые ей вбок, держу в руках изо всех сил. Я скольжу по навозному полу вместе с раненым животным. Свинья постепенно затихает, и тогда я выпускаю вилы из рук и подхожу к Айзану. Вместе с подбежавшим конвоиром вытаскиваем его через калитку на улицу, на свежий воздух.
Айзан лежит на траве без сознания, весь в крови: у него огромная рваная рана икры и покусанные руки. Вскоре пребывает санитарная машина и увозит нас обоих в армейский госпиталь. После проведённого обследования меня выписывают из госпиталя, и я, не отсидев полностью своего срок на гауптвахте, возвращаюсь в роту.
На утреннем построении батальона комбат снова вызывает меня из строя и снимает с меня ранее наложенное им взыскание за проявленное мужество в период осуществления хозяйственных работ, а также от имени начальника училища награждает меня ценным подарком…
Я сдаю последний зачёт, и командование роты отпускает меня в двухнедельный зимний отпуск, о котором я даже и не мечтал…
Перед отъездом домой, нахожу в спортроте Шамиля, он отпрашивается у своего командира, и мы едем с ним в госпиталь, чтобы навестить там Айзана, которому сделали очень сложную операцию по сшивке кровеносных сосудов и телесной ткани. В палате у Айзана неожиданно для себя мы встречаем его многочисленных родственников, приехавших из Чечни. Я никогда не задумывался над тем, кем являются по национальности Шамиль и Айзан, они были для меня обыкновенными парнями, которые, также как я, занимались вольной борьбой. То, что у них на родине исповедуется ислам, меня это не занимало, ибо мой близкий друг Фарид – татарин, его родители тоже почитают Аллаха. Однако Фариду это не мешает есть сало, к которому я абсолютно равнодушен. В роте у нас есть представители почти всех союзных республик, входивших в СССР, есть даже два корейца и один китаец. Но, ни у кого из курсантов нет неприязненного отношения к своим сослуживцам, исходя из их национальности.