Незнакомцы на мосту
Шрифт:
Я начал с того, что разъяснил, что на данном этапе испытываю противоречивые чувства в связи с выполняемым мною поручением суда. Ни при каких обстоятельствах я не сделаю чего-либо, что будет противоречить интересам моего клиента, но вместе с тем я американский юрист и имею звание командера военно-морской разведки.
— Хотя я восхищаюсь Рудольфом как личностью, — сказал я, — однако не забываю, что он представляет КГБ. Тюремная решетка не заставит его сменить свою приверженность.
— Я бы хотел, — сказал Даллес, попыхивая своей неизменной трубкой, — чтобы мы сегодня имели таких трех-четырех человек, как он, в Москве. Добавлю,
Я сказал директору, что советский полковник просил меня предпринять некоторые шаги, которые, по моему мнению, требуют одобрения правительства США, и что я пришел к нему с ведома Абеля. Я сказал, что Рудольф очень хочет получить возможность переписываться с семьей и желает направлять письма через советское посольство. Я сказал, что собираюсь написать в посольство от его имени и у меня есть намерение приложить к письму копию записки по делу, представленной в апелляционный суд, а также копию всех материалов по делу.
Директор сказал, что он не видит причин, почему Абелю не следовало бы разрешить переписку с семьей. Ему понравилась мысль о том, чтобы направить русским копии апелляционной записки и материалов дела. Однако, когда я коснулся вопроса об обмене, он быстро сказал, что ему ничего не известно о том, чтобы в Вашингтоне обсуждали такое предложение. И далее, что он не располагает сведениями, что в руках русских находятся американские агенты, на которых можно было бы обменять Абеля.
Затем я упомянул о предложении полковника произвести обмен Абеля на американцев, находящихся в заключении в Китае, при посредничестве третьей, нейтральной страны вроде Индии.
— Нейтральная страна, — сказал я, — могла бы предоставить политическое убежище всем заключенным. Это не потребовало бы, — заметил я, — официального признания Советами Абеля.
Даллес заметил, что его заинтересовало это предложение, но он хочет по этому вопросу проконсультироваться с госдепартаментом (госдепартамент возглавлялся его братом, ныне покойным Джоном Фостером Даллесом).
Когда я собрался уходить, директор в тактичной форме предупредил меня, чтобы я соблюдал осторожность в своих контактах с советскими работниками и предложил, если я сочту это желательным, направлять копии всей переписки в министерство юстиции и ЦРУ через посредство Ларри Хаус-тона. Я ответил, что именно так и хотел сделать.
Несколько ранее за завтраком Томпкинс сказал мне, что разделяет мое чувство уважения к Абелю как к человеку и что он будет настаивать, чтобы полковника направили в такую тюрьму, где его природные таланты могли бы быть использованы наилучшим образом. Он сказал, что не считает целесообразным на данной стадии дела пытаться получить информацию от заключенного, поставив его в тяжелые условия. Я целиком был с ним согласен как адвокат Абеля и как американец. Если когда-либо Абель и решил бы заговорить, то этого следовало бы добиться не с помощью таких методов.
Через несколько недель после встречи с Алленом Даллесом мне сообщили, что государственный секретарь настроен против всяких переговоров, касающихся обмена Абеля, если он не будет признан русским. Если они хотят сделать такое предложение, то могут обратиться к ним через
Четверг, 20 марта
«Обвиняемый по делу «Соединенные Штаты Америки против Абеля», — писал я советскому послу Михаилу Меньшикову, — просил меня выяснить, имеется ли возможность организовать его переписку с ближайшими членами его семьи, проживающими в СССР. Ходатайство о разрешении такой переписки будет направлено тюремным властям США, если со стороны Советского правительства не будет возражений».
Я писал также, что мой клиент желает (в деле у меня была завизированная полковником копия документа), чтобы я передал им копию материалов защиты и всех материалов процесса, которые могут представлять интерес.
В течение последующих трех месяцев шла активная переписка между советским посольством в Вашингтоне и моей конторой, а американское правительство наблюдало, как мы играли в кошки-мышки в связи с вопросом предоставления Рудольфу права переписки. Если бы это было частным делом, его можно было бы решить за несколько минут. Но это были переговоры двух противостоящих друг другу мировых держав, отношения между которыми были крайне прохладными. Поэтому лишь в июле 1958 года Рудольф сумел написать своей жене, а в сентябре его письмо получило «санкцию», и только в декабре Елена Абель получила от мужа письмо — первое за полтора года, прошедшие с момента его ареста.
Русские ответили на мое первое письмо через неделю. Это была записка от их консульского отдела, в которой говорилось, что «в соответствии с их картотекой» Абель не значится как советский гражданин. Они вернули материалы процесса и записку как «не представляющие интереса». (Я нарочно послал материалы безукоризненно чистыми и аккуратно переплетенными. Когда они были возвращены, они были так захватаны и потрепаны, что было ясно, что их не только изучали, но и снимали с них копии.) Тем не менее в письме предлагалось организовать встречу Абеля с кем-нибудь из работников консульского отдела, с тем чтобы «выяснить этот вопрос».
По предложению министерства юстиции я сообщил С. Ве-шунову, начальнику консульского отдела, с которым переписывался, что по вопросу о встрече с Абелем ему следует вступить в контакт с государственным департаментом через соответствующие каналы. Я пояснил также, что, до тех пор пока будет оставаться возможность встречи Абеля с советским консульским работником, он останется в тюрьме на Уэст-стрит, пребывание в которой не засчитывается в срок наказания, и где он, конечно, не сможет получить ни строчки от своей семьи.
В заключение я писал: «Я сообщаю об этих фактах с тем, чтобы необходимость скорейшего разрешения этого вопроса стала очевидной».
Среда, 16 апреля
Утром я изложил суть нашей апелляции перед апелляционным судом Второго округа. Со мной был Том Дебевойс. Мало что можно было добавить к тому, что уже было сказано в наших опубликованных документах, однако судьи были очень внимательны и задали ряд вопросов. По-видимому, все сознавали, что, зайдя так далеко, мы в случае необходимости обратимся со своим делом в Верховный суд США.