Незнакомцы в поезде
Шрифт:
Мать написала, что человек, который звонил ему, когда он был в Мексике, и назвался Филом, снова звонил и спрашивал, как его можно найти. Она забеспокоилась, что это как-то связано с Мириам, и спросила Гая, не сообщить ли в полицию.
Гай написал ей в ответ: «Я понял, кто этот беспокойный тип. Это Фил Джонсон, парень, с которым я познакомился в Чикаго».
Семнадцатая глава
— Чарли, что это за вырезки?
— Один мой друг, мам! — крикнул Чарли через дверь ванной.
Он прибавил воды, нагнулся над ванной и сосредоточил взгляд на никелированной пробке. В следующий момент он потянулся за бутылкой виски, которую он держал в корзине для белья под полотенцами. Когда у него в руке оказался стакан виски с водой, дрожь в теле немного улеглась. Несколько секунд
— Чарли!
— Минутку, мам!
Он окинул злым взглядом ванную комнату. В ней не было окна. В последнее время это случалось с ним дважды в неделю. Через полчаса после подъема он начинал вдруг чувствовать, будто кто-то коленом давит ему на грудь и душит его. Он закрыл глаза и с силой втянул в себя воздух, потом энергично выдохнул. Тут начало действовать выпитое виски. Оно успокоило его расшалившиеся нервы, словно его ладонью погладили по телу. Он выпрямился и распахнул дверь.
— Я брился.
Мать, в теннисных шортах и блузке, оставлявшей голыми спину и живот, нагнулась над его неубранной постелью и смотрела на разбросанные вырезки.
— А она кто?
— Жена парня, с которым я познакомился в поезде из Нью-Йорка, Гая Хейнза. — Чарли улыбнулся. Ему доставило удовольствие произнести имя Гая. Интересно, да? А убийцу еще не нашли.
— Маньяк, небось, — со вздохом произнесла мать.
Чарли внутренне собрался.
— О, я сомневаюсь. Обстоятельства слишком сложные.
Элси выпрямилась, засунув большой палец за пояс. Легкая пухлость ниже пояса пропала. Какой-то миг она выглядела такой же, какой ее видел Чарли всю ее жизнь до этого последнего года, аккуратную и опрятную с головы до ног, как двадцатилетнюю девушку.
— У твоего друга Гая — симпатичное лицо.
— Это самый симпатичный из ребят, каких я только видел. Жаль, что он втянут в это дело. Он сказал мне в поезде, что не видел жену года два. Он не больше убийца, чем я. — Чарли улыбнулся своей неосторожной шутке, а затем, чтобы загладить ее, добавил: — Между прочим, его жена была той еще оторвой.
— Дорогой. — Мать подошла к нему и взяла его за обшитый галуном рукав. — Ты можешь хоть на время последить за своим языком? Бабушка иногда приходит в ужас.
— Бабушка и не знает, что такое оторва, — пробурчал Чарли.
Элси недовольно охнула.
— Мам, ты слишком много бываешь на солнце. Мне не нравится, когда у тебя такое загорелое лицо.
— А мне не нравится твое такое бледное.
Чарли нахмурился. От вида лба матери, словно покрытого не своей кожей, ему сделалось неприятно. Неожиданно он поцеловал ее в щеку.
— Пообещай мне, — сказала мать, — что пробудешь сегодня на солнце с полчасика. Люди едут в Калифорнию за тысячи миль, чтобы побыть на солнце, а ты сидишь дома.
Чарли опять нахмурился.
— Мам, тебе неинтересен мой друг?
— Мне интересен твой друг, но ты мне почти ничего не рассказывал про него.
Чарли застенчиво улыбнулся. Нет, всё-таки он молодец! Он сегодня впервые разбросал по комнате свои вырезки, потому что был уверен в безопасности своей и Гая. Если он сейчас поговорит с четверть часа о Гае, мать, вероятно, всё равно забудет. И то если есть смысл, чтобы она забыла.
— Ты читала всё это? — Гай кивнул в сторону постели.
— Нет, не всё. Сколько порций в это утро?
— Одна.
— А я чувствую — две.
— Ну хорошо, мам, две.
— Дорогой, опасайся утренней выпивки. Утренняя выпивка — это конец. Я навидалась этих алкоголиков…
— Алкоголик — очень нехорошее слово. — Чарли начал делать круги по комнате. — Я чувствую себя лучше, если выпью чуть больше, мам. Сама говорила, что я становлюсь приветливей и аппетит улучшается. Шотландское виски — это очень чистый напиток. Некоторые согласны с этим.
— Вчера вечером ты выпил слишком много, и бабушка об этом знает. Ты не думай, что она ничего не замечает.
— Насчет вчерашнего вечера лучше
— Сэмми собирался сейчас прийти. Оделся бы и спустился на корт, посудил бы.
— Сэмми достает меня до печенки.
Мать подошла к двери и с улыбкой, словно не слышала последней фразы сына, сказала:
— Обещай мне, что позагораешь сегодня.
Чарли кивнул и облизал губы. Он не ответил матери улыбкой, когда она закрывала дверь, потому что вдруг словно черная крышка навалилась на него, и он пытался спастись, пока не поздно. Надо позвонить Гаю, пока не поздно! Надо отделаться от отца, пока не поздно! Надо столько сделать! Он не хочет жить здесь, в доме бабушки, меблированном, как его собственный дом в Луис-Квинзе, этом вечном Луис-Квинзе! Правда, он и сам не знал, где ему хочется быть. Ему казалось, что он вроде бы чувствовал себя несчастным, если долго находился вдали от матери. Чарли прикусил нижнюю губу и нахмурился, хотя его серые глаза оставались бесстрастными. Зачем она сказала, чтобы он не пил по утрам? Это ему нужнее, чем в любое другое время суток. Он повел плечами, сделав несколько круговых движений. Однако почему же он чувствует себя так неуютно? Вырезки, разбросанные здесь, при нем. Идут неделя за неделей, а тупая полиция не имеет ничего на него, ничего кроме отпечатков обуви, а он давно выбросил те ботинки. Гулянка, которую он устроил в сан-францисском отеле вместе с Уилсоном, не шла бы ни в какое сравнение, если бы с ним был Гай! Идеальное убийство! Сколько человек смогли бы совершить идеальное убийство на острове, в окружении пары сотен человек?
Он не как те придурки из газет, которые убивают, «чтобы посмотреть, что это такое», а потом не могут ни хрена дельного сказать, кроме чего-нибудь тошнотворного вроде «не так, как я ожидал». Если бы у него брали интервью, он сказал бы: «Это ужасно! В мире нет ничего подобного!» «А вы смогли бы повторить это, мистер Бруно?» — «Да, мог бы» (он это сказал бы с задумчивым видом, как ответил бы репортерам полярный исследователь, если бы его спросили, готов ли он провести еще одну зиму во льдах). — «А вы не могли бы рассказать нам немного о своих ощущениях?» — Он поднес бы микрофон поближе, поднял бы глаза, взял бы паузу, пока мир ждал его слов. Как он это ощущал? Было это, а всё остальное несущественно. Вообще-то надо понять, что женщина она была развращенная. Это было как пришибить крысенка, но раз она оказалась девицей, то это назвали убийством. Даже исходивший от нее жар был противным, и он помнит, что, прежде чем он убрал от нее руки, жар перестал исходить от нее, а уж после того как он ее оставил, она становилась холодной и отвратительной, какой и была в действительности. «Отвратительной, мистер Бруно?» — «Да, отвратительной». — «Разве труп может быть отвратительным?» — Бруно нахмурился. Нет, он в действительности не считал, что труп вызывал у него отвращение. Если жертва — зло наподобие Мириам, то вид трупа должен радовать. — «Власть, мистер Бруно?» — О да, он чувствовал огромную власть. Именно. Ведь он отнял жизнь. Никто не знает, что такое жизнь, все защищают ее, это наиболее бесценное владение, а он одну такую жизнь отнял. Тем вечером была опасность, была боль в руках, страх, что она издаст звук, но в тот момент, когда он понял, что жизнь оставила ее, всё прочее отошло в сторону, и остался только таинственный факт происшедшего, таинство и чудо прекращения жизни. Люди толкуют о таинстве рождения, о начале жизни, но это же так легко объяснимо! Из двух живых зародышевых клеток! А таинство прекращения жизни? Почему жизнь должна прекращаться из-за того, что он держит девицу руками за горло слишком крепко? И что вообще такое жизнь? Что чувствовала Мириам, после того как он отпустил руки? Где она была? Нет, он не верит в жизнь после смерти. Мириам остановили — и это было чудо. О, он такого бы наговорил в интервью для прессы! — «А какое имело для вас значение, что ваша жертва — женщина?» Откуда взялся такой вопрос? Бруно поколебался, но потом определился с позицией. Что ж, тот факт, что это была женщина, доставил ему повышенное удовлетворение. Нет, из этого нельзя делать вывод, что к этому примешивается нечто сексуальное. Нет, и никакой ненависти к женщинам он не питал. Скорее не питал. Ненависть сродни любви, как известно. Кто это сказал? Он ни минуты не верил в это. Нет, единственно, что он хотел бы сказать, он не получил бы такого большого удовлетворения от убийства мужчины. Если бы это был не его отец…