Незнакомка из Уайлдфелл-Холла
Шрифт:
— Приношу вам тысячу извинений, миссис Максуэлл! Не будьте ко мне слишком строги. Я просил вашу очаровательную племянницу быть моей женой и в счастье, и в горе, но она как добронравная девица ответила, что и помыслить об этом не может без согласия дядюшки и тетушки. А потому, умоляю вас, не обрекайте меня на вечную печаль. Если я найду союзницу в вас, то могу быть спокоен — мистер Максуэлл, я уверен, не способен вам ни в чем отказать.
— Мы поговорим об этом завтра, сэр, — холодно ответила тетушка. — Наспех и без должных размышлений такие решения не принимаются, а потому вам лучше вернуться в гостиную.
— Но пока, — произнес он умоляюще, — разрешите
— Снисходительность к вам, мистер Хантингдон, для меня ничего изменить не сможет, если речь идет о счастье моей племянницы.
— О, разумеется! Она ангел, а я недостойный шалопай, позволивший себе возмечтать о таком сокровище! И все же я предпочту умереть, чем уступить ее самому достойному человеку в мире. А что до ее счастья, так я готов пожертвовать и телом и душой…
— Телом и душой, мистер Хантингдон? Пожертвовать душой?!
— Я жизнь отдам…
— Отдавать ее вам незачем.
— В таком случае я посвящу ее… посвящу всю мою жизнь, все силы, чтобы беречь и лелеять…
— Мы поговорим об этом, сэр, в другое время… И я была бы склонна судить о ваших намерениях более доброжелательно, если бы вы выбрали также другое время, другое место и, разрешите мне прибавить, другой способ для изъяснения своих чувств.
— Но, видите ли, миссис Максуэлл… — начал он.
— Простите, сэр, — произнесла она с величайшим достоинством, — вас ждут в гостиной! — И она обернулась ко мне.
— Тогда вы, Хелен, должны ходатайствовать за меня! — воскликнул он и лишь после этого ушел.
— Лучше поднимись к себе, Хелен, — сурово приказала тетушка. — Я поговорю с тобой об этом тоже завтра.
— Не сердитесь, тетя, — сказала я.
— Милочка, я не сержусь, — ответила она. — Но я удивлена. Если ты правда ответила ему, что не можешь принять его предложения без нашего согласия…
— Конечно, правда! — перебила я.
— …так как же ты разрешила…
— Но что мне было делать, тетя? — воскликнула я, заливаясь слезами. Но не слезами печали или страха перед ее неудовольствием, а просто, чтобы дать облегчение переполненному сердцу. Однако мое волнение тронуло добрую тетушку. Она снова посоветовала мне уйти к себе, но гораздо ласковее, нежно поцеловала меня в лоб, пожелала мне доброй ночи и отдала свою свечу. Я ушла к себе в спальню, но мой мозг был в таком лихорадочном возбуждений, что я и подумать не могла о том, чтобы лечь. Но теперь, когда я записала все это, на душе у меня стало спокойнее, и я лягу в надежде предаться нежному целителю природы.
Глава XX
НАСТОЙЧИВОСТЬ
24 сентября. Утром я поднялась веселая и бодрая… нет-нет, безумно счастливая. Неодобрение тетушки, страх, что она не даст своего согласия, исчезли, как ночные тени, в ярком сиянии моих надежд и упоительной уверенности, что я любима. Утро выдалось великолепное, и я вышла насладиться им в обществе моих блаженных грез. Трава сверкала росой, легкий ветерок колыхал тысячи летящих паутинок, веселый красногрудый реполов изливал в песенке свою бесхитростную радость, а в моем сердце звучал благодарственный хвалебный гимн Небесам.
Но я прошла совсем немного, когда мое одиночество было нарушено тем единственным, кто мог оторвать меня от моих мыслей и не омрачить их, — передо мной внезапно предстал мистер Хантингдон. От неожиданности я готова была счесть его видением, рожденным моей разгоряченной фантазией, если бы к свидетельству зрения
— Моя, моя Хелен!
— Пока еще не ваша, — ответила я, поспешно кладя конец этому фамильярному приветствию. — Вспомните моих опекунов. Получить согласие тетушки вам будет не так-то легко. Неужели вы не замечаете, как она предубеждена против вас?
— Я это знаю, сердце мое. Но вы должны объяснить мне причину, чтобы я нашел наилучший способ опровергнуть ее возражения. Полагаю, что она считает меня повесой и мотом, — продолжал он, заметив, что я не склонна отвечать, — или думает, будто мне не на что достойно содержать мою лучшую половину? Если так, то объясните ей, что мое имение — майорат и я не могу его промотать, даже если бы и хотел. Разумеется, у меня есть кое-какие долги, часть недвижимости, к имению не относящейся, заложена, ну, и прочее в том же духе, но все это сущие пустяки. Хотя я готов признать, что не так богат, как мог бы быть или даже — как был, тем не менее оставшегося моего состояния нам хватит с избытком. Видите ли, мой батюшка был скуповат и с годами отказался от всех удовольствий, кроме одного: копить деньги. Так можно ли удивляться, что главным наслаждением для его сына стало тратить эти деньги? Но наше знакомство, милая Хелен, многому меня научило и открыло мне более благородные цели. Самая мысль о том, что теперь моя обязанность — заботиться о вас, сразу вынудит меня сократить расходы и выбрать образ жизни, приличный христианину. Не говоря уже об осмотрительности и благоразумии, которые я обрету с помощью ваших мудрых советов и обворожительной неотразимой добродетельности!
— Нет-нет, — ответила я. — Тетушка о деньгах не думает. Она знает истинную цену земному богатству.
— Так в чем дело?
— Она хочет, чтобы я вышла замуж за… очень хорошего человека.
— Что? За «светоч благочестия», хм-хм? Ну, не беда, я и с этим справлюсь. Ведь сегодня как раз воскресенье, не правда ли? Так я просижу всю утреннюю, всю дневную и всю вечернюю службу и стану столь набожным, что она будет взирать на меня с восхищением и полюбит меня сестринской любовью, как выхваченную из огня головню. Я вернусь под ее кров, вздыхая, как кипящий котел, и благоухая елеем проповеди милого мистера Ханжуса.
— Мистера Лейтона, — поправила я сухо.
— А мистер Лейтон, Хелен, «чудесный проповедник»? Милейший пастырь не от мира сего?
— Он хороший человек, мистер Хантингдон. Я хотела бы, чтобы вы были и вполовину таким хорошим!
— Ах, я и забыл, что вы тоже святая. Молю вас о прощении, жизнь моя. Но не называйте меня «мистер Хантингдон». У меня есть имя. Артур.
— Если вы и дальше будете говорить такие вещи, я никак не стану вас называть, потому что не захочу вас видеть. Если вы и правда хотите обмануть тетушку, это очень дурно. А если нет, так подобные шутки также очень дурны.
— Виноват! — ответил он, заключая свой смех печальным вздохом. — Ну а теперь, — продолжал он после короткого молчания, — давайте поговорим о чем-нибудь другом. И подойдите ближе, Хелен, обопритесь на мою руку, и тогда я перестану вас поддразнивать. Но спокойно смотреть, как вы гуляете здесь одна, я не в силах.
Я подчинилась, но предупредила, что скоро мы должны будем вернуться в дом.
— К завтраку еще долго никто не спустится, — возразил он. — Вы сейчас говорили о своих опекунах, Хелен, но ведь ваш отец, кажется, еще жив?