Незнакомка. Снег на вершинах любви
Шрифт:
Девушки, с которыми она училась, закончили колледж еще в июне. Может, поэтому Люси так непринужденно разгуливала сейчас по студенческому городку, где избегала появляться все эти годы. Что касается педагогов, то они вряд ли помнили ее: слишком уж недолго она проучилась в колледже. Но ох как это было странно, удивительно странно — провозить Эдварда на санках мимо «Бастилии»! Ей очень хотелось рассказать ему о тех месяцах, что она провела в этом здании. О том, что и его жизнь начиналась здесь. «Мы жили вдвоем вот тут. И никому не было до нас дела, ни одной живой душе!»
За
Иногда они с Эдвардом заходили в «Студенческую кофейню» погреться горячим шоколадом и садились в тот же уголок, где в последние месяцы беременности обычно пристраивалась Люси. В зеркале на стенке она видела их обоих: покрасневшие носы, соломенные волосы, свисающие на глаза, совершенно одинаковые глаза. Как далеки от них те страшные дни в «Бастилии»! Здесь, рядом с ней, сидел крохотный мальчуган, которого Люси отказалась уничтожить, ее малыш, и теперь она ни за что не допустит, чтобы его обижали. «Спасибо, мама», — проговорил он, следя, как она перекладывает крем с верхушки своей порции в его стакан. И Люси подумала: «Вот он, со мной. Я спасла ему жизнь. Я, одна, без всякой помощи. Но почему же я чувствую себя такой несчастной? Разве я этого хотела?»
В солнечные дни они выходили пораньше, и, пока разгуливали до темноты, на улицах вырастали сосульки. Каждый раз Эдвард отламывал самую большую, какую только мог найти, бережно нес, сжимая красными варежками, и укладывал дома в холодильник, чтобы показать папочке, когда тот вернется с работы. Он и правда был очарователен, ее Эдвард, — она произвела его на свет, хранила и защищала, он принадлежал ей одной, и все же Люси чувствовала, что навсегда обречена на пустую и ничтожную жизнь.
В День Всех Влюбленных Рой принес домой два картонных сердца, наполненных конфетами, — побольше от себя, поменьше «от Эдварда». Когда вечером ребенок вылез из ванны, Рой решил сделать снимок на память: Эдди, причесанный и в купальном халате, дарит маме подарок (во второй раз).
— Улыбнитесь, детки.
— Пожалуйста, побыстрее, Рой.
— Но ведь ты даже не улыбнулась.
— Рой, я устала. Пожалуйста, поскорее.
Когда Эдварда уложили спать, Рой уселся на кухне со стаканом молока и любимым печеньем. Он развернул одну из своих папок и стал просматривать фотографии Эдварда, которые делал с самого его рождения.
— Знаешь, что мне сегодня пришло в голову? — Он вошел в гостиную, вытирая рот. — Это всего лишь идея, сама понимаешь. Я хочу сказать, что не отношусь к этому серьезно, правда?
— Какая еще идея?
— Ну, разобрать фото Эдди, разложить по годам и дать им общее название. Может, это и глупо, но снимки я уже подобрал, вот так-то…
— Для чего, Рой?
— Ну, для книги. Что-то вроде рассказа в фотографиях. Как,
— Уже и набросал?
— Да, во время ленча. Они как-то сами полезли мне в голову… Ну, я и записал. Хочешь послушать?
Люси встала и ушла в ванную. Глядя в зеркало, она сказала себе: «Мне двадцать два. Всего лишь двадцать два». Когда она вернулась, в гостиной играло радио.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Прекрасно.
— У тебя действительно все в порядке, Люси?
— Я прекрасно себя чувствую.
— Слушай, а ведь я не собирался издавать эту книгу. Даже если бы и мог.
— Если ты хочешь издавать книгу, Рой, издавай.
— Но я не хочу! Я сказал просто так. О гос-с-по-ди!
Рой взял старый номер «Лайф», привезенный от родителей, и принялся перелистывать. Потом плюхнулся на стул, откинул голову и произнес: «Здорово!»
— Что «здорово»?
— Радио. Слышишь? «Может, это весна»… Знаешь, кого я вспомнил? Бэв Коллинсон. Это была наша с ней песня. Бог ты мой! Худышка Бэв. Интересно, что с ней сталось.
— Откуда мне знать?
— А кто говорит, что ты знаешь? Просто мне песня напомнила о ней — вот и все. Что тут плохого? — спросил он. — Надо же, ведь сегодня действительно День Всех Влюбленных!
Немного позже он раздвинул диван и постелил постель. Когда, выключив свет, они легли, Рой сказал, что Люси выглядит усталой, но к утру, наверное, отойдет. Что ж, он понимает.
С дивана был виден снег, пролетавший под уличным фонарем. Рой лежал, заложив руки за голову. Через какое-то время он спросил: она тоже не спит? За окном так красиво и тихо — он никак не может уснуть. А у нее все в порядке? Да. Ей получше? Да. Ничего не случилось? Нет.
Он поднялся, подошел к окну и замер, глядя на улицу. Медленно вывел на оконном стекле большую букву «Б». Потом вернулся и наклонился над диваном.
— Чувствуешь? — сказал он, прикладывая пальцы ко лбу Люси. — Ну и зима. В точности как там.
— Где?
— На Алеутах. Но только там и днем так. Представляешь?
Он присел на диван и положил руку ей на голову.
— Ты не сердишься на меня за эту книгу, а?
— Нет.
— Потому что я ведь не собирался ничего такого делать, Люси. Ну с чего бы я за это взялся?
Он снова забрался под одеяло. Прошло около получаса.
— Не могу уснуть. А ты?
— Что?
— Спишь?
— Как видишь, нет.
— Что-нибудь случилось?
Она не ответила.
— Есть не хочешь? Может, тебе молока принести?
— Нет.
В темноте он прошел через комнату на кухню.
Потом вернулся, сел на стул около кровати и спросил:
— Хочешь печенья?
— Нет.
Тишину заснеженной улицы нарушил шум проехавшей машины.
— Здорово, — произнес Рой.
Люси не отозвалась.
— Ты все еще не заснула? — спросил он.
Люси не ответила. «Двадцать два года, — вертелось у нее в голове, — и так будет всю жизнь. До конца. Так… так… только так…»