Незримое сражение
Шрифт:
Ответное письмо было получено от «Буревого». В нем, кроме всех необходимых ответов, автор сетовал на невозможность пробиться к «высоким проводникам».
Письмо понесли в «мертвый пункт». Но там оказалась новая записка в адрес «Буревого». Боков отошел подальше от черешни и при свете карманного фонарика прочитал: «Друзья! Две недели тому назад я послал вам записку, но ответа нет. Прошу не тратить времени, а в любой день выйти на пункт связи, туда, где мы встречались летом… и куда привели человека, который пришел издалека с хорошей палаткой и еще кое с чем…» Записка
Стало очевидным, что Охримович торопится. Его что-то подталкивает. Он клюнул на приманку и, как голодный зверь, лезет за добычей в капкан.
В оставленной Боковым новой записке «Буревой», ссылаясь на болезнь, на «гостей», которые совершенно не знают территории, невозможность посылки к «Демьяну» своих связных, просил его прибыть к нему в условленное место. Пункт, названный в записке, хорошо был известен «Демьяну» и «Ромбу». Его чекисты выбрали не случайно. Туда была одна проверенная бандитами дорога. Кстати, чекистам она стала известна из показаний «Буревого». Он рассказал, что однажды проводили по ней и «высокого гостя». Предполагалось, что если бандиты согласятся на встречу, то они, вероятнее всего, пойдут этим проторенным маршрутом.
…Шел мелкий, редкий дождь. В полночь возле старой черешни появились трое. Осмотрелись. Кругом тихо. В тайнике их ждала записка. Прочитав ее, Боков понял, что приближается развязка, и заспешил в райотдел. Там, как всегда, ожидал Нечаев.
— Ну что? — спросил он.
— Есть записка. «Демьян» просит ожидать его с 6 по 8 октября.
— Кто будет с ним?
— Не пишет. Надо полагать, будет и Охримович.
— Времени у нас достаточно, завтра обсудим подробно…
В восемь утра все, кто имел отношение к операции, собрались у Нечаева. Обсуждение предстоящих событий было коротким. Анализ показаний Малика, пояснений Савуляка, Клепика, переписки с «Демьяном», а также ранее имевшихся материалов показал, что с Охримовичем, кроме «Демьяна», скорее всего могут быть еще два бандита — «Потап» и «Довбня».
— Засаду выставляем в ночь на 5 октября, — распорядился Нечаев, закончив совещание.
Ночь уходила в прошлое. Ее мглистая темень медленно редела. Блекли звезды. Впереди различались контуры кустов, верхушки деревьев. Чуть позже над ними заалела оранжевая полоса. Наступал рассвет 6 октября. Красный диск солнца медленно поднимался над лесом. Заискрилась роса на ветвях деревьев и кустов.
— Кто-то идет! — доложил автоматчик, наблюдавший за тропой в бинокль.
Боков посмотрел в ту сторону. Бинокль помог ему увидеть, как между деревьями мелькали фигуры. Николай Петрович передал бинокль Савуляку, находившемуся рядом.
— Посмотри-ка, узнаешь, кто идет?
— Впереди… Охримович с «Потапом». Этого верзилу легко узнать и за километр. За ними двое: «Демьян» и, похоже, «Довбня»…
За считанные секунды все были готовы к схватке. И когда первая двойка бандитов миновала неширокую поляну, а вторая только что ступила на нее, из-за густого кустарника вдруг раздалась громкая и властная команда:
— Бросай оружие! Руки вверх!
Команду дополнила серия коротких автоматных очередей. Это Боков с группой захвата, выскочив из засады, отрезал «Демьяна» и «Довбню». Едва послышались первые слова команды, как выросшие будто из-под земли Птицын с бойцами набросились на Охримовича, сбили его с ног, скрутили руки и захлопнули наручники. Тут же сорвали ампулу с ядом, зашитую в ворот рубашки. Охримович не мог сообразить, что с ним случилось, а когда опомнился — хрипло простонал, зло выругался. Слова его потонули в автоматной трескотне. Это группа прикрытия преследовала бежавшего «Потапа»…
Капкан захлопнулся. Трудный и опасный поединок закончился.
«Ромб» — Охримович Василий, резидент двух разведок — гитлеровской и американской, предстал перед «судом Военного трибунала и получил сполна.
ПЕТР ФЕДОРИШИН
КОНЕЦ БАНДЫ «СОКОЛА»
Светится синяя печаль глаз. Только иногда заиграют маленьким огоньком точки зрачков, наверное, отражается скалка, что тускло горит в хате, чадя черным дымом.
— Мама, слышите, мама! Кто-то в окно стучит.
— Спи, Ганя, спи. Это ветер. Затихла.
А темная нитка дыма от скалки струится вверх к потолку и сплетается с горечью Яреминых и Марийкиных дум. Грустно родителям, больно смотреть, как угасает единственная дочь.
Еще утром бегала по улице, играла, а под вечер вдруг желтая вся стала, как воск. И травы не помогают. Надо бы за врачом в райцентр сходить. Да близко ли? И страшно к тому же. Бандеровские изверги жить не дают. Прячутся по лесам, а как стемнеет, вылезают из своих бункеров, убивают честных людей.
Мария терзается этими неутешительными мыслями, а затем, лишь бы слово молвить и отогнать тишину, обращается к мужу:
— Что будем делать?
Молчит Ярема. Положил руку на голову Гане, будто этим мог отогнать тревожные мысли.
— Надо идти за врачом в Вишневец, — глуховато молвил и взял пиджак.
— Ты, доченька, не беспокойся. Я долго не буду. Под утро вернусь. — И, взглянув на жену, добавил: — Пойду к Ирине.
Ушел. Тишина. Только деревья в окно: тук-тук, тук-тук. Ганя прислушивается, прислушивается.
— Спи, доченька. Скоро придет тетя Ира и вылечит тебя…
Марийка сидит у кровати, не снимая руку со лба девочки.
Медленно идут минуты, часы.
Но вот уже рассвет бродит в верхушках деревьев, путается в густых ветвях и опускается вниз. Ярема с Ириной спешили миновать лес, когда услышали хриплое: «Стой!»
Какие-то горбатые тени, оторвавшись от деревьев, приблизились к ним. Ярема онемел: того, который шел впереди, узнал сразу. Это же тот поповский выродок! Знал его хорошо Ярема — еще до войны был батраком у его отца, А в тридцать девятом, когда установилась Советская власть, исчез из села попович Гарась Ястрив. Объявился, когда село захватили фашисты. В форме старшего полицая объявился. Про «соборную» кричал и немцам служил. А потом исчез куда-то. Больше не появлялся в селе.