Незваный гость
Шрифт:
— Ты, Герочка, аппетиты поубавь. Рыжая в столицы свои вернется несолоно хлебавши, хотя ежели у нее родни нет…
Противно мне не стало, ну то есть противнее, чем было до этого. Публика эта и без того хороших чувств не вызывала.
— Евушка, — обратился хозяин, дошедший до того состояния опьянения, когда женщин начинаешь замечать, — что ж ты не кушаешь совсем?
— Мигрень у меня, Гаврила Степанович. — Изобразив томное прикосновение к челу, я сняла «жужу», толку от нее было немного. — Слабый пол очень
— Шипучки выпей шампанской, авось полегчает.
Послушно пригубив, я широко улыбнулась.
— Да вы чародей!
Бобруйский утвердительно икнул.
— И на женщин волшебное впечатление производите, — добавила я сахарку, — такого, что ни деньгами, ни властью не достичь.
— На тебя тоже?
— А то, — отодвинув колени подальше от соседа, я исторгла томный вздох.
— Ну так, может, — купец подмигнул и махнул рукой на дверь, — картины тебе свои прямо сейчас покажу?
— К прискорбию, останутся они неосмотренными, я, Гаврила Степанович, — девушка приличная, а вы вообще человек женатый. Так что страсть свою я вынуждена сдерживать.
— Экая цаца! Сережка говорил, непростая ты штучка, Евангелина Романовна, репортерка столичная.
— Господин Чиков? Лестная аттестация и точная. Интервью для издания дадите?
— Чтоб мое имя старинное купеческое в листке трепали?
— Не трепали, а упоминали с достоинством. Чтоб в Мокошь-граде узнали, что в Крыжовене такой замечательный купец проживает.
Лесть цели достигла, хозяин пустился в хвастовство. Про древность своего имени позабыл, зато поведал, как самому в жизни пришлось пробиваться, как из калачевского приказчика, то есть управляющего, сам барином стал.
Время монолога я употребила с пользой, припрятав «жужу» за поясом.
— А супруга ваша, — глянула я через плечо собеседника, — того самого Калачева внучка? Мецената и филантропа?
Внучка филантропа как раз скребла по тарелке ножом и беззвучно хихикала.
— Нинелька-то? Ага. Старик на коленях передо мной стоял, чтоб я ее замуж взял, позор…
Он запнулся и, махнув стопку водки, занюхал ее рукавом фрака.
— Понятно, — улыбнулась я скабрезно.
— Что тебе понятно?
— Что, кроме деловой хватки и ума, господин Бобруйский обладает также истинно рыцарским благородством.
— Так у себя и напиши.
— Всенепременно. А плод вашей юной страсти, Анна Гавриловна, отчего не на празднике?
— Хворает она, в матушку здоровьем уродилась, — показал Бобруйский большим пальцем себе за спину, — нервические припадки у обеих происходят.
— Так вы от припадков их на водах лечить пытались?
В мутном взгляде купчины мелькнули хитрые искорки.
— Хочешь, газету тебе куплю?
— У мальчишки за пятачок?
— Чего? — Он расхохотался. — Экая ты, Ева, забавница! Нет, у этого, как его… не важно.
И Бобруйский подвесил многозначительную паузу. Сглотнув горькую слюну, я холодно улыбнулась.
— Вас забавляет этот фарс?
На лице купца не было видно и следа опьянения, сейчас рядом со мной сидел готовый вгрызться в соперника хищник.
— Фарс? — переспросил он дурашливо.
Мысли в голове щелкали, как костяшки домино. Я анализировала свой вокзальный разговор с канцлером Брютом, то, как это смотрелось со стороны, кто где стоял. Есть!
— Разумеется, фарс, — серьезно ответила я. — И вы, Гаврила Степанович, в нем главную роль исполняете, притворяетесь перед всеми эдаким посконным купчиною, водку напоказ хлещете, самодурствуете на публику.
В глазах собеседника мелькнула растерянность. Он явно ждал моих оправданий.
— А вы ведь вовсе не такой, — погладила я рукав фрака. — Вы ведь умный, иначе положения своего нынешнего не достигли бы.
Бобруйский смотрел на мою руку. Я жалобно попросила:
— Грегори ничего не рассказывайте, умоляю!
— Про канцлера?
— Именно. Дайте любовью насладиться. У нас с господином Волковым ренессанс в отношениях случился, в столичных моих грехах я признаться не успела, да и не нужно ему о том знать.
Это ему понравилось, очень понравилось, он решил, что полностью держит в своих руках мою судьбу. А уж управлять судьбами Бобруйский обожал. Сейчас он прикидывал, какую выгоду сможет получить в свете открывшихся обстоятельств. Я решила помочь.
— Недельку обождите. Я статью для своего издания закончу да в столицу уеду.
— Без жениха своего?
— Разумеется. Какой-то пристав мне в Мокошь-граде без надобности. Коллежский асессор? Право слово, ерунда.
Бобруйский посмотрел на меня с уважением, Волкова же одарил взглядом победно-презрительным.
— Про что статейку сочиняешь? Про колдунства?
— О кровопийце Попове, который вашего прошлого пристава на тот свет отправил.
— Да ну?
— Ну сами посудите: молодой, здоровый мужик к проклятой усадьбе отправился и самоубился на осиновом суку. Да читатели газету с моей статьей из рук рвать будут!
В смежной танцевальной зале призывно грянул оркестр. Взгляды всех присутствующих устремились к нам.
— Ладно! — Бобруйский бросил салфетку и поднялся, давая сигнал прочим. — Наговорю я тебе интервью, проказница. Завтра приходи, с женихом, пусть, пока мы с тобою беседуем, к Маньке пообвыкнет, ему ведь с нею утешаться, когда ты в столицу упорхнешь. Канцлер! Ну ты и ловчила!