НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 11
Шрифт:
Знаете, Сойерс, в наш век специализация настолько углубилась, требует такого предельного сосредоточения, что представители разных профессий давно перестали бы понимать друг друга, не будь у них этого чудесного духовного родства. Вот почему с полным основанием можно сказать: человек стал человеком благодаря труду, приобрел могущество благодаря науке, но остался человеком благодаря искусству.
Простите, я увлекся. Так вот; никто не может поручиться за художественное чтение взрослого человека, тем более, если он маниакально увлечен своим делом. Поэтому решающее значение имеет тот запас литературных впечатлений, какой мы приобретаем в детстве и юности, когда чувства свежи и всем существом нашим
Теперь вы понимаете, что когда Брокт напал на «Хаджи Мурата», его первым побуждением было — вернуть человечеству утраченное сокровище. Но как? Сообщить об этом в печати, поставить вопрос перед центральными планирующими организациями? Этот путь не обещал успеха. Ведь, по сути дела, речь шла о попытке вызвать неконтролируемый процесс извлечения из лабиринта сотен и тысяч забытых произведений, что неминуемо привело бы к утере найденного равновесия, перечеркнуло результаты естественного отбора и огромной избирательной работы.
Я и не заметил, что вновь говорю словами Брокта. Как сейчас вижу его: уставившись взглядом а какую-то точку над дверным косяком, он рассуждает, в который раз судит себя и ищет оправдание своему поступку.
«Легче всего, — говорил он, — было бы махнуть рукой и отправить повесть туда, где она пролежала без движения почти пятнадцать веков. Поначалу я так и сделал. Но уже через неделю прибежал в лабиринт, затребовал тот же номер и опять с наслаждением погрузился в чтение. Меня не покидало ощущение, что нашел исключительную ценность и держу ее для себя, утаиваю от человечества. Утаить — значит украсть. И вместе с древним словом «вор» мне пришла в голову счастливая идея: а что если опубликовать книгу заново, под своим именем? Она получит право на жизнь как исторический роман, созданный в наше время, и ее наверняка прочитают десятки тысяч людей, следящих за литературными новинками. Тщательно отредактировать машинный перевод, сознательно внести в речь героев несколько модернизмов — пусть потом критики отмечают, что автору не везде удалось передать речевой колорит эпохи, заручиться отзывами специалистов, вот и все дело.
Долго и мучительно размышлял, имею ли моральное право на такой поступок. Плагиат — одно из самых отвратительных преступлений. Для меня всегда оставалось загадкой, почему в древности за него карали так легко. Ведь присвоить себе чужую мысль несравненно хуже, чем украсть вещь. Впрочем, вещи тогда ценились дороже, и, видимо, слишком разные у нас с ними точки зрения.
«Но разве, — возражал я сам себе, — можно назвать актом присвоения действие, имеющее целью дать шедевру вторую жизнь? Разве такое возрождение не важнее, чем абстрактное понятие честности?» Я даже пытался вообразить, что сказал бы сам Толстой. Истинный художник, он, не задумываясь, предпочел бы, чтобы его творение жило под чужим именем, нежели отлеживалось в хранилище знаний. В конце концов столь ли важно, какому имени будет воздана хвала? В древности ставили памятники неизвестному солдату, олицетворяя тем самым общий подвиг народа, сражавшегося за свободу. Может быть, следует воздвигнуть монумент неизвестному художнику, отдавая тем самым дань признания человеческому гению вообще…»
«Почему вы не прибегли к псевдониму?» — спросил я. «У меня была такая мысль, но по размышлении пришлось от нее отказаться. Псевдоним
Первое издание я считал своеобразным экспериментом. Если обман обнаружат, выступлю с саморазоблачением, изложив мотивы, и пусть меня судят по всем законам морали. Если же не обнаружат — буду продолжать. Теперь все было просто, и оставалось действовать; искать забытое из творчества признанных классиков, редактировать машинный перевод, модернизировать, издавать — словом, рутина».
«Не могу понять одного, — сказал я, — каким образом могло случиться, что никто не обнаружил плагиата. Просто немыслимо».
«А кто вам сказал, что не обнаружили? — возразил Брокт. — Кстати, это сделали и вы».
«Чисто случайно и притом только сейчас, на сороковой вашей книге…» Я поперхнулся, произнеся слово «вашей». Он заметил это и пожал плечами. Встал, походил по комнате, опять вернулся к своему месту. Теперь уже напряженности не чувствовалось, он явно устал и тяготился разговором. «Плагиат, — сказал он, — был раскрыт первым же человеком, к которому я обратился за отзывом. Я не вправе называть вам его имя, могу лишь сказать, что это был крупный историк, один из лучших знатоков той эпохи. В самом обращении к нему содержался рассчитанный риск».
«Вы изложили свою аргументацию, и он решил вам не препятствовать?»
«Да. Он сказал, что я беру на себя грех ради благородного дела, и если обман раскроется, а это обязательно случится, то я все равно заслуживаю памятника с надписью: «Величайшему из плагиаторов Брокту — благодарное человечество».
Я не удержался от улыбки, которая привела моего собеседника в состояние крайнего раздражения.
«Над чем вы потешаетесь? — закричал он. — Неужели вы не можете понять, что лично для себя я ничего не искал. Мне не нужна слава, я — то хорошо знаю, что ее не заслужил! Всю жизнь я провожу в уединении, избегаю общаться с людьми именно потому, что стыжусь принимать от них знаки уважения и признательности. Разве одного этого мало, чтобы искупить вину?»
«Простите, я вовсе не хотел вас обидеть, — сказал я. И, чтобы как-то преодолеть возникшую неловкость, добавил: — Поверьте, я не только не осуждаю, но, напротив, высоко ценю ваше мужество».
«Я сам должен просить у вас прощения за свою вспыльчивость, — сказал он, смягчившись. — Но поймите мое состояние. Как бы я ни был убежден в своей правоте, вот уже двадцать лет каждый день встаю с предчувствием, что сегодня буду разоблачен. И даже оправдав мои действия с точки зрения нравственной, люди все равно будут смеяться: «Он пытался перехитрить все человечество».
«Почему же…» — начал было я возражать, но он, не слушая, продолжал: — Впрочем, мне это безразлично. Пусть смеются. Я свою задачу выполнил, а это, в конце концов, самое важное. И знаете, что я вам еще скажу? Я глубоко убежден, что и другие специалисты обнаружили плагиат. Иначе не могло быть. По моим предположениям, по крайней мере три—четыре человека должны были это сделать. Почему же они молчали? Видимо, по той же причине: соглашались и одобряли. А почему не дали знать хотя бы мне, что им известно все? Очевидно, не хотели становиться соучастниками… Так это или не так, во всяком случае мне никто не помешал. После удачи с «Хаджи Муратом» я выпускал книгу за книгой. Мог бы издать гораздо больше, но приходилось делать паузы: шедевры ведь не пекутся, как блины».