НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 17
Шрифт:
— Вы зарезали его!
— Нет, — возразил Нортроп и умолк. В руке безликого человека блеснул лучевой пистолет.
Нортроп попятился назад, однако поздно Гарднер нажал нэ спуск, и раскаленный луч полоснул по животу с таким же эффектом, как скальпель хирурга впился в гангренозную ногу
Гарднер бросился прочь, стуча каблуками по мраморному полу. Нортроп упал, обхватив руками живот.
Костюм прожжен, брюшная полость рассечена, ожог шириной в восьмую долю дюйма и, возможно, глубиной в четыре дюйма, разрезан кишечник, органы, ткани. Боли еще не было. Нервы пока не послали депеши в ошеломленный
Однако вскоре они сделали это; Нортроп свернулся в клубок и забился в агонии, теперь это была его агония, что угодно, но только не чуждое ему ощущение.
Шаги послышались совсем близко.
— Та-ак, — произнес голос.
Нортроп с трудом приоткрыл один глаз. Маурильо, из всех людей Маурильо!
— Доктора, — захрипел Нортроп. — Быстро! Ради бога, боль! Тэд, помоги!
Маурильо посмотрел вниз и улыбнулся. Без единого слова он направился к телефонной будке на расстоянии шести футов, опустил монету, и набрал номер:
— Пришлите сюда телевизионный фургон, быстро. Есть материал, шеф.
— Доктора, — пробормотал Нортроп. — Хотя бы шприц, дайте шприц! Боль…
— Хочешь, чтобы я убил боль? — осклабился Маурильо. — Ничего подобного. Только продержись. Поживи, пока мы наденем тебе шлем и запишем все это на пленку.
— Ты не работаешь для меня. Ты не в программе.
— Конечно, — ответил Маурильо. — Я теперь с фирмой Трансконтиненталь. Они тоже начинают показывать «Кровь и внутренности». Только им не нужна вся эта бумажная волокита — формуляры, согласие, отказы.
Нортроп задохнулся и от удивления открыл рот. Трансконтинентальные контрабандисты, они продавали пленки в Афганистан, Мексику, Гану и, бог знает, куда еще. Программа, которую даже не передают на мир по всем каналам. Никакого гонорара! Умирать в агонии ради выгоды банды грязных мошенников. Это хуже всего, — подумал Нортроп. Только Маурильо мог пойти на такую сделку.
— Шприц! Ради бога, Маурильо, шприц!
— Ничего подобного. Через несколько минут приедет телефургон. Они тебя зашьют, и мы миленько отснимем материал на пленочку.
Нортроп закрыл глаза. Он чувствовал, как его внутренности словно горели в огне. Усилием воли он заставлял себя умереть — хотелось обмануть Маурильо
Но тщетно. Он продолжал жить и страдать. Это тянулось час. Достаточно времени, чтобы записать его предсмертную агонию на пленку. И в последнее мгновение Нортроп подумал о том, как это чертовски стыдно — не показаться в полном блеске на своем собственном спектакле.
Перевела с английского
Л. Этуш
Джеймс Блиш
ОПЕРАЦИЯ НА ПЛАНЕТЕ САВАННА
Французы, как известно, умеют хорошо готовить, равно как и итальянцы, которые и научили их этому. Умеют готовить и немцы, и скандинавы, и голландцы. Греческая кухня хороша, если вы любите острые приправы, хороша и армянская, если вам по вкусу бараний жир и мед. Испанская кулинария просто великолепна, — если только ваш испанский повар найдет, из чего ему готовить; впрочем, это условие распространяется и на большинство азиатских и иных кулинарных рецептов.
Но корабельный кок космического корабля ООН «Брок Чизхолм» был англичанин. Он варил все, что ему подвернется. Иногда нам подавались всякие предметы в натуральном виде, обвалянные в москитной сетке; иногда, для разнообразия, мы получали их в испаренном состоянии — конденсированные пары подавались с гарниром из обрывков вялых листьев салата, почерневших от старости.
Последнее блюдо иногда называлось супом, иногда — чаем.
Это всего лишь одна из наиболее обычных невзгод, с которыми сопряжено исследование межзвездных пространств; я слышал, правда, что за последнее время с этим стало полегче, но не могу сказать, что имел возможность лично в этом убедиться. На «Чизхолме» капитан Мотлоу не раз обвинял меня в излишнем угодничестве перед моим желудком, что было явно несправедливо.
— Источник боеспособности армии — в ее желудке, — утверждал я, — а я военный человек. Я мирюсь с тем, что должен сам ухаживать за своим оружием, что ординарец не знает, как отутюжить форменный китель, и даже с тем, что мне приходится тетешкаться с доктором Рошем. Все это входит в обычные тяготы полевой службы. Но…
— Да-да, — сказал капитан Мотлоу, высокий, тощий человек, который выглядел, если не считать подбородка, торчавшего наподобие кормы, так, будто он был вырезан из куска дубленой кожи. — Предполагается, Ганс, что вы, кроме всего, еще и астрогатор. Не угодно ли вам будет переключиться с мечты о жарком под кислым соусом к решению очередной задачи?
Я глянул на экраны, на которых светилась наша планета, и слегка скорректировал курс в направлении третьего ее спутника- крохотной иззубренной глыбы плотных скальных пород с ретроградным вращением и сильным эксцентриситетом. Учесть его влияние без дополнительных наблюдений, на которые мы просто не имели времени, было очень нелегко. И я, конечно, в эту минуту вспомнил кое о чем.
— Задача решена, — сухо сказал я, показывая на табло пульта, где светились вычисленные мной цифры коррекции курса. Капитан повернулся в своем кресле и глянул на них. — Не могу сказать, что мне это легко далось. Сколько еще продержится «Чизхолм», если его астрогатор со дня старта не получает витаминов В, не считая тех крох, какие ему удалось выдрать из запасов доктора Биксби? Астрогация требует крепких нервов… а тот кусок окаменелости, который был подан нам вчера в обед, похож на жаркое не больше, чем я.
— Не искушайте меня, лейтенант Пфейфер, — сказал капитан Мотлоу, — там, внизу, мы можем докатиться до людоедства. Если вы твердо уверены, что мы можем вывести «Чизхолм» на эту орбиту, мы пойдем послушаем доктора Роша. В промежутках между завтраком, обедом и ужином надо ведь еще и поработать немного.
— Конечно, конечно, — согласился я.
Мотлоу одобрительно кивнул и, повернувшись к пульту, нажал кнопку «Исполнение команды». Табло погасло, цифры с него исчезли, провалившись в блоки запоминающих устройств, «Чизхолм» застонал и содрогнулся, разворачиваясь на круговую орбиту вокруг планеты, которая была целью нашего полета. Надо отдать должное Мотлоу в одном: когда я говорил ему, что курс вычислен правильно, он верил мне и никогда не имел повода раскаиваться в этом.