НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 2
Шрифт:
На обеих консультациях профессор Котонаев был раздраженным, вспыльчивым, кричал, что его заставляют заниматься черновой работой, что ему не доверяют.
— Энергия, приборы, проволока и все остальное меня не касается. Думайте сами! Раз нужно антижелезо, значит, необходимо организовать его производство. Это не мое дело.
— Валерий Антонович, посмотрите на проблему другими глазами. Живем-то мы на земле, с земными трудностями и с земными возможностями. Я уверен, что мы, случайно напав на факт рождения тяжелых антиядер во встречных пучках, решили, что это — единственный метод. Наверное, существуют
— Ну, что ж, может быть. Что до меня, то мне картина предельно ясна. Физика явления вытекает с железной логикой из наших уравнений…
— Не только наших, — мягко подсказали ему.
— Конечно, несколько человек в мире релятивистскую квантовую механику хорошо…
Увидев открытую неприязнь к себе со стороны присутствующих, он осекся и нехотя сказал:
— Ладно, я подумаю еще…
То, что он предложил, не изменило существа процесса, хотя и несколько улучшило его. Небольшой успех удался за счет очень напряженной работы находившейся под его руководством теоретической группы. Институтская вычислительная машина была передана ему в полное распоряжение, и многие сотрудники потеряли возможность в течение рабочего дня выполнять текущие расчеты. Они перешли на ночную работу. Эксперименты ставились десятками и сотнями, но под какими бы углами ни встречались пучки протонов, ничего радикально нового не происходило. Было ясно, что эффективность производства антижелеза упирается в энергетику приборов.
К этому времени были созданы первые магнитодинамические ловушки, и группе Самарского наконец удалось впервые в земных условиях получить несколько микрограммов антижелеза.
Неземная крупинка металась в сложном электромагнитном поле и, как показывали приборы, постепенно таяла. Нужен был очень высокий вакуум, нужны были сосуды из материала, который бы совершенно не испарялся, и никто не знал, как ко всему этому подступиться.
Аэродром, с которого Коля Молчанов и Базанов должны были вылететь в свою необычную командировку, находился далеко за Рощином.
Самолет был обыкновенный «кукурузник», а пилотировал его совсем молодой паренек, почти мальчишка. Он указал на места сзади себя и передал два кожаных шлема. Перед самым стартом он спросил:
— Значит, мошкару травить будем?
Коля Молчанов удивленно посмотрел на парня и удивился еще больше, когда услышал суровый базановский голос:
— Да, давно пора.
Летели на небольшой высоте, не более ста метров. Вскоре показался институт, за ним железнодорожное полотно и еще дальше озеро Комар.
— Я вас, Коля, очень прошу внимательно осмотреть озеро и речку с точки зрения того разговора, который у нас был у Соколова.
Самолет три раза облетел озерко, по требованию Базанова один раз совсем низко и полетел на восток, вдоль речушки, которая тоже называлась Комар, крохотная, уютная речка, с поросшими густой травой заболоченными берегами. Русло было почти прямое.
Пролетев километров пять, они оказались над небольшой деревянной плотинкой, за которой виднелся пруд и постройки колхоза. Через плотинку струйкой сбрасывалась бирюзовая вода.
— Теперь обратно.
Молчанов догадался, почему Базанов решил повторить
— Ниже, совсем низко, а у дерева поверните в сторону луга и там начинайте рассыпать парижскую зелень.
Летчик так и сделал. Николай заметил, что человек на берегу поднял голову и посмотрел вверх. За самолетом потянулся густой зеленый хвост. Порошок плавно оседал на болото.
— То же самое в обратном направлении… — скомандовал Базанов.
Летчик выполнил приказ. Теперь было видно, что человек поднялся на ноги, сворачивал удочки. Во время третьего захода самолета рыболов уже шагал к плотине.
Самолет рассыпал парижскую зелень еще минут пятнадцать и, наконец, повернул к аэродрому.
Только в автомобиле Базанов спросил:
— Скажите, Коля, можно вдоль этой речки гидроакустическим методом передавать сообщения?
— Конечно, можно. До самой плотины. Дальше нельзя.
— Добро. Придется полетать над этой местностью еще денька два…
— Не понимаю, причем здесь мошкара?
— А при том, что без парижской зелени полеты покажутся подозрительными.
— Кому?
— Ну, например, рыбакам, которые удят рыбу.
ТРЕВОГА
Книга была в мягкой фиолетовой обложке, без титула. Только перевернув обложку, можно было прочитать:
«Дж. Стейнли Холл. Старение».
Саккоро в длинном мохнатом халате и в восточных сандалиях шагал по мягкому ковру. Он читал:
«Когда человек стар, очень стар и привык к жизни, очень трудно умирать. Я думаю, что молодые люди принимают идею умирания более легко и, может быть, с большей охотой, чем старики. А когда человек знает, что смерть близка, и не может уже больше в этом сомневаться, то его душой овладевает глубокая печаль».
Саккоро остановился. На его желтом, изрезанном тонкими морщинами лице заиграла злая улыбка. Он бросил книгу.
Печаль? Совсем не то слово. Я чувствую себя как приговоренный к казни, знающий свой день и час. Может быть, кто-нибудь и чувствует печаль. Пусть. Наверное, есть такие, которым больше ничего не остается, как чувствовать печаль. Но только не я! Я никакой печали не чувствую. У меня зависть. И ненависть к тем, кто останется жить, к тем, кто еще не родился. И особенно к тем, кто твердит, будто на земле жизнь будет вечно…
Он откинулся на диван и потер руки.
Молодые люди принимают идею умирания с большей охотой? Вот и хорошо. Я их ненавижу, и я им дам возможность легко умереть. О, это будет совсем легкая смерть! Вспышка — и все! Они все умрут, не успев сообразить, что произошло! Только скорее бы… Я тоже исчезну, но я опять молод, потому что живу этим сладким, счастливым ожиданием…
В комнату бесшумно вошел Джаллаб и спросил:
— Господин Саккоро, вам принести кофе?
— Что? Ах, это ты, — Саккоро болезненно поморщился. — Нет, не нужно. Впрочем, принеси, но не кофе, а джин. Бутылку джина и лимонный сок.