НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 36
Шрифт:
Дан Арм радостно встрепенулся. Внезапная мысль поразила его. Ведь он… именно он… тоже может стать Наполеоном! Может быть, он уже и есть тот новый…
Дан Арм покосился на нахохлившегося, как старый гриф, Моравского. «А вот моего будущего ты не раскусишь», — злорадно подумал генерал.
Однако, вернувшись в свой кабинет, Дан Арм, прежде чем сесть, все же внимательно осмотрел сиденье.
Дмитрий БИЛЕНКИН
ЛЕДНИКОВАЯ ДРАМА
Бледное солнце мелькало в низких просветах туч. Ноздреватый снег лежал до горизонта и за горизонтом, и не было вокруг ничего, кроме тающего снега, а под ним льда, угрюмо потрескивающего
Кати брела, вслушиваясь в шорохи необычно ранней весны. Оставляя за собой цепочку следов босых ног, она дошла до скалистой гряды, за которой начиналось море. Минул уже третий год, как эта гряда проколола снег. И она выдвигалась все больше. На глаз было видно, что с позавчерашнего дня скала стала выше, гораздо выше, чем когда бы то ни было. Стоя на снегу, Кати уже не могла дотянуться до ее щербатых зубцов.
И море было не таким, как всегда в это время года. Пасмурные волны тяжело катились вдоль побережья, омывая черные камни, а им навстречу, срываясь с синих откосов льда, журчали пенистые струи ручейков.
Вид берега усилил тревогу. Племя Кати жило здесь с незапамятных времен, значит — вечно. Они твердо знали, когда и каким изменениям положено быть. Но уж который год все шло по-иному.
Кати соскользнула вниз с десятиметрового, почти отвесного откоса. Для нее это было пустяком. В свои шестнадцать лет она уже была великолепным охотником. Немногие могли тягаться с ней силой, ловкостью и сметкой — не удивительно, что глава рода, престарелая Оалу, давно и ревниво следила за успехами маленькой Кати.
Спустившись, Кати пересекла ручей, вытекавший из-под ледяного свода, и скорым шагом достигла кромки мягкой земли, так защищенной скалами, что при ясном небе здесь всегда было жарко и сильно грело солнце.
Самое диковинное было здесь.
Из черной и влажной земли топорщились тонкие прутики. Они появились здесь прошлым летом, и поначалу Кати приняла их за какую-то незнакомую траву. Вела себя эта «трава» очень странно — жадно тянулась вверх, наливалась упругостью, зеленела невиданными прежде листочками. Когда мужчины собирали засохшую траву, приютившуюся летом среди льда и камней вот в таких укромных местечках, Нор хотел сорвать и эти побеги. Но Кати не позволила. Она и сама не знала почему.
Солнце наконец ускользнуло от преследования облаков. Его рассеянный свет коснулся обнаженных плеч Кати, согрел их, но девушка не заметила ласки. Пригнувшись, она разглядывала растеньице.
— Гибкое, твердое и сначала маленькое, — прошептала она. — Тут правда. А потом большое-большое. Может ли это быть?
Иноплеменник уверял, что из такой «травы» вырастет что-то огромное, шумящее, очень нужное. Иноплеменник появился глухой морозной ночью и вызвал страшный переполох, потому что по доброй воле никто не попадал в эти края. Его льдина оторвалась, когда он охотился, и множество дней и ночей его несло через море, пока не прибило к берегу. Молодежь еще ни разу не видела иноплеменника. Высохший от голода, страшно обмороженный, он жил тем не менее до самого полнолуния. А потом умер. Впрочем, его все равно убили бы и съели, потому что было, как всегда, голодно и еще потому, что Оалу боялась: выпущенный на свободу, он приведет сюда свое племя, ибо где еще в мире есть такие великолепные охотничьи угодья? Но пока он жил, он многое успел рассказать ухаживающей за ним Кати. И про эту «траву» тоже.
Осторожно, даже с опаской, Кати тронула один из тех странных наростов, которыми был усеян стебелек. Отломила его. Внутри под клейкими чешуйками обнаружилось что-то крохотное, нежное, зеленое — завязь будущих листочков.
Кати размяла их и понюхала. Вспышка догадки соединила
— Маленькое станет большим, — громко сказала она. — Тот мужчина говорил правду…
Ее брови сдвинулись. Думалось трудно. Раньше ей казалось, что она умеет думать, но это было не так. Раньше все шло заведенным порядком: добывание пищи, еда, развлечения, сон — и опять все сначала. А за порогом всегда была однообразная стужа, и звери были одни и те же, год походил на год, и все было привычно, а над привычным разве задумываешься? Но прежняя жизнь начала сдвигаться куда-то все быстрей и быстрей, это вызывало удивление, беспокойство, рождало незнакомые мысли. Стужа слабеет — почему? Прилетают необычные птицы — откуда? Все меньше ловится белой рыбы — плохо, ох, плохо…
Память племени была коротка, и сородичам Кати было невдомек, что когда-то их предки бежали от голода, бежали от надвигающихся льдов, бежали к теплу и дичи, пока дорогу не преградило море. Полуостров оказался западней, и хочешь не хочешь, а надо было приспосабливаться. Большая часть племени погибла. Людей осталось мало, их и теперь было мало, но за несколько минувших веков прозябание на краю ледника стало для них единственно возможным образом жизни.
Теперь снова надо было что-то предпринимать.
А может быть, обойдется?
Кати вздрогнула. Ей показалось, что лежавший перед ней камешек сдвинулся с места. Она испугалась: живой камень! Потом превозмогла робость и сняла его.
Под ним, скрючившись, лежал бледно-желтый упругий росточек. Его заостренный коготь был чуть приподнят.
Кати едва не подпрыгнула от радости. Деревья, здесь будет много деревьев!
На берегу бухты, куда она вскоре вышла, трое мужчин чинили рыболовную снасть. Делали они это с ленцой и к появлению Кати отнеслись равнодушно. Только самый младший, Нор, поднял голову. Лицо его просияло.
— Еще не окончили?
В голосе Кати прозвучал упрек.
— Чего спешить, когда рыбы нет, — буркнул мужчина с красными, изъеденными дымом глазами.
— Как это нет рыбы, Хат? Рыба есть.
— Эта?
Не оборачиваясь, Хат швырнул к ногам Кати шипастую оливково-серую рыбину.
— Ешь сама.
Третий, заросший по самые глаза мужчина, удовлетворенно кивнул: «Да-да, ешь сама». Нор в ярости сжал кулаки, готовый броситься на обидчика Кати. Но девушка молчала. Она думала.
Да, это была не та рыба, которой издревле питалось племя. Та, нежно-белая, гладкая и еще темноспинная, плоская, ловилась все реже, а вместо нее попадались вот эти уродцы, о которых умудренная опытом Оалу сразу сказала, что они ядовиты. Но Кати давно уже посещали сомнения. Откуда Оалу знала, что шипастую рыбу есть нельзя, если она ее не пробовала? Что-то тут было не так. Может быть, Оалу вынесла свой приговор, потому что обязана была знать все и на все давать ответы, как то положено главе рода? Может быть, боязнь обнаружить свое неведение заставила ее поспешить?
Племя постоянно жило под угрозой гибели, любой неосторожный шаг был опасен, и потому главе рода повиновались беспрекословно. Еще вчера Кати оставила бы сомнения при себе. Но сегодня был слишком необычный день!
Неожиданно для всех и для себя тоже она подняла рыбину, вырвала из нее внутренности и впилась зубами в мясо. Нор вскочил, чтобы вырвать из ее рук отраву, но Хат намертво вцепился в него.
— Не мешай! — прорычал он. — Может, она сдохнет, а может, и спасет нас от голода.
Кати ела оливковую рыбу. Мясо было нежным, но непривычным на вкус. Впрочем, на вкус люди племени не обращали внимания. Съедобно или несъедобно — все остальное не стоило внимания.