НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 8
Шрифт:
— Прямо настоящие подпольщики, — восхищенно сказал Федор Никанорович, — Тут тебе и явочные квартиры и транспортные пути.
— А вы как думали, Федор Никанорович? Вы что, думали, что только угнетение имеет традиции? Сопротивление раба, сопротивление угнетенного своему угнетателю насчитывает ровно столько же тысячелетий, сколько существует классовое общество. Не на пустом месте рождалась система конспирации, очень хорошо вам знакомая.
— Да и вам, Ирина Ильинична, — заметил Федор Никанорович. — Но меня сейчас интересует другое. От всего, что вы рассказали,
— Да, это серьезное возражение. Но мы ведь знаем, что в тайге почти каждый год открываются поселки, о которых никто не знал. Да и жители этих поселков десятилетиями не общались с внешним миром. Ведь так? Почему же не предположить, что ваш, как его, Афанасий сын Петров, не вышел из такого вот села, вооруженный музейным ружьем и снабженный бегунским паспортом. Вообще, если бы удалось побывать в таком месте, какая это была бы находка для историка! Сколько интересного и в быту и в общем укладе жизни! А песни, вы представляете, Федор Никанорович, какие там поются песни?
— Нет, но я представляю другое. Может быть, в таком заброшенном селе властвует чья-нибудь жестокая воля, ничего общего не имеющая с сегодняшним днем. И тогда, попади вы или кто другой в такое село, вряд ли его выпустят оттуда? Думаю, что не выпустили бы…
— Да, — тихо сказала Ирина Ильинична.
— Если не убьют, так на цепь посадят, — обронил Федор Никанорович.
— Теперь я поняла. — Ирина Ильинична поднялась со стула и сжала руки. — Поняла… Ганюшкин, он был там, был у них. Он мне говорил про какую-то болванку, которую он таскал за со- бой, показывая рубец на ноге. Это была цепь. Он был там.
— Да, был, — подтвердил Федор Никанорович. — Был. Но где? Где эта святая обитель?
— А ваш Афанасий сын Петров, как он значится в этом паспорте, он же жив? Почему он не расскажет?
— Афанасий Петрович жив, это верно. Но ему пришлось пере- жить такое, что выпадает на долю немногим. И вот день за днем, месяц за месяцем его здоровье стало ухудшаться. Он продолжает работать, но через силу. Говорить с ним трудно… У меня возникла мысль, Ирина Ильинична, что, если мы покажем Афанасию Петровичу его ружье, этот его паспорт? Вы понимаете? Если пойти от вещи, от чего-то очень осязаемого? Может быть, к нему вернется хотя бы желание вспомнить?
— Да, разумеется. Как только будет вам нужно, я сейчас же передам вам все. Но, Федор Никанорович, если не секрет, эти переживания Афанасия Петровича, о которых вы говорите, в чем заключались?
— Ганюшкин, — коротко сказал Федор Никанорович и встал из-за стола, собираясь уходить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На след Ганюшкина напали совершенно неожиданно. Как-то в выходной день Чернышев решил показать Юрию Васильевичу изобилующее рыбой место. День был весенний, но прохладный, и по дороге встречались пятна еще не стаявшего снега. На обратном пути, проезжая через Княжью Заводь, они вдруг
Федор Никанорович велел остановиться.
— Спроси, не нужно ли чего, — попросил он шофера.
— Мотор барахлит? — спросил шофер, приоткрыв дверь.
— Нет, — коротко ответил солдат.
— Наш дядя Зайцев молодайку подцепил, — пояснил другой.
И тут из домика рядом с церковью вышел Зайцев в сопровождении какого-то существа, завернутого в белую шаль.
— Два крыла сгружай! — скомандовал Зайцев и слегка пошатнулся. — По сотенной на брата бабка дает. Давай, давай, ребята!
— И куда ей столько? — спросил молоденький солдат с румянцем во всю щеку. — Что она, самолет строить будет?
— А тебе какое дело? — накинулся на солдата Зайцев. — Что, утильщик больше даст?
Шофер хотел тронуть машину с места, но Федор Никанорович удержал:
— Погоди, Костя.
Розовощекий солдат встал на колесо грузовика и перемахнул через борт.
— Принимай, бабка! — крикнул он, поднимая крыло. — Будешь к сердечному дружку на аэроплане летать.
— Вот сказал, вот сказал! — тоненько рассмеялась старуха. — Сарай я ими покрою. Два крыла как раз хватит.
— Ты, бабка, свистишь чего-то, — продолжай балагурить солдат. — Небось, каждую ночь на помеле летаешь? Ты уже лучше признайся.
— А ты осторожней с крылышком-то, — по-хозяйски прикрикнула бабка. — Поцарапаешь еще…
— Трогай, — сказал Федор Никанорович, и машина, плеснув грязью на ноги Зайцеву, тронулась с места. Зайцев испуганно отшатнулся и чуть не упал, но, не выдали черные валенки, устоял на ногах.
— Любопытная бабка, — сказал Юрий Васильевич.
— Еще бы, — откликнулся шофер. — Петровна это… Я к ней всех теток своих перевозил. Лечит она от всех болезней и на картах гадает. И здорово гадает, чертовка!
— А тебе что нагадала? — спросил Федор Никанорович.
— Дальнюю дорогу и печаль через удовольствие, — ответил Костя, смеясь, и прибавил скорость.
«Лодку Ганюшкин делает, подумал Юрий Васильевич. — Алюминиевую лодку. Там он, там у бабки этой…»
Федор Никанорович повернулся к Юрию Васильевичу и спросил:
— Как думаешь, меня Зайцев не заметил?
— Зайцев-то? — рассмеялся Костя. — Да ему, видно, ужа бабка поднесла…
— Нет, вряд ли заметил, — сказал Юрий Васильевич.
Но Зайцев заметил. Назавтра он разыскал Федора Никаноровича и слезно просил никому не говорить о его проделках с самолетными крыльями.
— Человеку-то надо заработать? Скажи, Федор Никанорович, по совести скажи…
— Кто тебя надоумил, Аполлон Митрофанович, за крыльями поехать?
— Так кто ж ту кормушку не знает! Я уж с год балуюсь. Еще когда трофейные самолеты японские были там навалены. Но скажу тебе, Федор Никанорович, выгода с тех самолетов просто никакая. Одно дерево, право дело, одно дерево.