Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян.
Шрифт:
— Нет, не думаю, — говорит юноша. — Видишь, царь, стаю голубей, что кружат над дворцовым садом? У одного из них под крылом моё послание к твоему соседу, могучему царю. Едва ты мне голову отрубишь, Полетят голуби к тому царю, передадут письмо. А теперь открою тебе то, что в том послании написано: межевой камень — на ничьей земле, а пещера вырыта в его царстве, не в твоём. Рассуди, царь, как бы ты поступил на его месте. Так и он поступит. Нахмурился царь, задумался. Потом хлопнул в ладони и велел:
— Позовите главного судью!
Глянул юноша на главного судью и сразу признал
— Ты все законы знаешь, — обратился царь к судье, — на то и поставлен главным судьёй. Скажи, как быть. Пришёл ко мне человек, сказал, что он отец этого юноши, и потребовал, предерзкий, мешок золота за пустяковую услугу, что сын мне оказал. Ну, я разгневался и сгоряча приказал отрубить ему голову. Теперь юноша просит, чтобы я вернул ему отца живым и невредимым. А мне этот юноша мил, не хочется ему отказать.
Стал листать судья толстые книги. Долго листал, ещё дольше думал, наконец сказал:
— В старину так говорилось: если один убьёт другого и заплатит сыну убитого столько золота, сколько весит отрубленная голова, всё будет справедливо и ни одна из сторон обиды не понесёт.
— Так и сделаем, — вздохнул царь с облегчением. — Принесите сюда весы и отрубленную голову.
Принесли весы, принесли голову. Страшная голова, глаза широко открыты.
«Бедный сосед! — сказал про себя юноша. — Вот до чего довели тебя зависть да жадность!»
Положили голову на одну чашу весов, на другую стали сыпать золото. Один мешок, второй… Сколько ни сыплют, голова всё перевешивает, чаша с ней не шелохнётся. В десять раз больше золота, в сто раз… Чаша так и не качнулась.
Царь сидит чернее грозовой тучи. Судья, словно в лихорадке, книги листает. Потом захлопнул книги, сказал:
— Про такое чудо тут ни слова не говорится! Ничего не понимаю.
— И я не понимаю, — царь отозвался и повернулся к юноше — Может, тебе, хитроумному, зверь или птица шепнули разгадку?
— Не зверь, не птица — я сам догадался, — ответил юноша. — Вели завязать глаза отрубленной голове.
Завязали голове глаза. Начали взвешивать снова.
Бросили первую горсть золота — качнулась чаша с головой.
Бросили вторую — приподнялась чуточку… Четыре горсти и ещё три монеты весила голова.
— Объясни нам, юноша, в чём тут дело?! — в один голос воскликнули царь и судья.
— А ведь ты, царь, и сам бы мог додуматься, — сказал юноша. — Какой клад я тебе нашёл, а ты мне и медного гроша не дал, пожалел. Ненасытна жадность, и око у жадного ненасытно. Пока видят глаза, всё ему кажется мало. Но я не жаден. С меня той мудрости хватит, что я на службе у тебя получил. Оставайся ты, царь, со своим богатством, ты, судья, со своими книгами. А я пойду по свету, буду смотреть и слушать. Кто попросит, тому помогу. Кого стоит пожалеть, пожалею.
Повернулся юноша и ушёл навсегда из дворца, и из царства того навсегда ушёл. А что с ним потом сталось, вы когда-нибудь в другой раз услышите.
ЧУДЕСНЫЙ ПОДАРОК
Македонская сказка
В
Вот однажды погнал он скотину на горную лужайку, где трава погуще да посочней. Смотрит — спят на самом солнцепёке три девушки. Все три — красавицы, друг на дружку похожи — и не различишь. Лица белые, будто первый снег, что на вершине горы выпал, на щеках румянец, словно облачко на ранней зорьке, длинные золотистые волосы по плечам, по траве разметались. Одежды то ли из паутины лесной, то ли из тумана ночного сотканы. Вилы то были, волшебницы вилы, что живут в горах, и в лесах, и в реках, и в тучах. Да пастушонок никогда раньше вил не видел, думал — девушки это простые, что прилегли, усталые, отдохнуть на траве и уснули. Вот и говорит он сам себе:
— Ведь обожжёт солнце их лица, напечёт голову.
Отошёл к краю лужайки, где росли высокие липы, наломал кудрявых веток и воткнул их в землю над головами девушек, укрыл их тенью от жаркого солнца.
Спят вилы, а мальчонка пасёт своё стадо, приглядывает, чтобы коровы не разбрелись, чтобы козы высоко в скалы не забрались.
Перевалило солнце за полдень, тут и проснулись вилы. Увидели ветки над головой, стали друг у друга спрашивать:
— Не ты ли, сестрица, ветки воткнула? Хорошо в тени было спать.
Каждая отвечает:
— Не я это сделала.
— Смотрите, — сказала одна, — вон пастушонок стадо пасёт. Не он ли о нас позаботился? Побежим, его спросим.
Побежали вилы к пастушонку, белые их ноги травы не касаются, на бегу развеваются волосы, что слепят глаза, будто солнечные лучи. Зажмурился мальчонка, в кусты спрятался.
Со смехом его вилы из куста вытащили, тормошат и спрашивают:
— Ты ветки наломал?
Оробел пастушонок, лишь головой кивнул.
Пошептались вилы, и одна дала пастушонку мешочек с золотыми цехинами, а он не то что золотых, а и медных монет отроду не видел.
— Спасибо, девушки, только что делать с этими жёлтыми кружочками? — говорит. — Мне игрушки ни к чему.
Засмеялись звонко вилы и опять зашептались.
— Ну, так слушай, — говорят. — Как погонишь своё стадо домой, что бы за собой ни услышал, не оглядывайся, пока до селения не дойдёшь. Что бы потом ни увидел — всё твоё.
Сказали так и исчезли, будто растаяли, как снежинка на ладони тает. Тут понял мальчик, что не простые это девушки, а вилы-волшебницы. Под вечер погнал он стадо домой. Идёт, не оглядывается, как вилы велели. Вот с горы спустились, к морю вышли. Гонит он стадо берегом. Вдруг зазвенел за его спиной колокольчик, потом другой, потом третий, ещё и ещё. Такой звон-перезвон по берегу пошёл… Не выдержал пастушонок, оглянулся.