Ни любви, ни роботов
Шрифт:
– Пусть клиент с ним разбирается. Он Макса хотел – пусть сам его и уговаривает.
– Да. Пусть клиент… – Но тут Продюсер Кирилл так живо представил себе клиента, что едва успел отскочить в сторонку и приспустить штаны.
За неимением лучшего был принят план взять Макса на слабо.
Наступил страшный день съёмок.
Встали в пять утра, постояли под душем, помолились кому попало, долго тряслись в нетопленом «мерседесе».
К рассвету приехали на натуру, под градом капризов и упреков запихали Макса в средневековую амуницию, сунули в руку шпагу из финского поролона, напомнили текст, поставили в кадр, мужчины скрестили клинки, в первом же выпаде поролоновая шпага спасовала перед железной, и Каскадёр Вадик заколол Макса наповал.
Утратив речь, съёмочная группа склонилась над двумя бездыханными телами.
Справа, всё реже и реже подрагивая носком заботливо разношенной для него ботфорты, в расползающейся луже цвета гранатного сока отходил Звезда Макс.
Слева, с несвойственным ему выражением мира и спокойствия на лице, тоже в луже, но иной природы, в глубоком обмороке замер Продюсер Кирилл.
– Просили ж всё натурально!.. – непонятно к кому обращаясь, разводил руками Каскадёр Вадик. – Вот я и вот…
Киношники молчали.
Одни потрясены были неожиданно спорой, особенно по контрасту со съёмочными департаментами, работой старухи с косой.
Другие раздумывали о тонкой грани, разделяющей живую звезду и исходящий реквизит.
Третьи жалели продюсера, обеда, который вряд ли теперь объявят, а ещё больше своего гонорара за переработку.
Были и те, кто ничего не думал, а просто пялился на выставленный перед ними на гравии диковинный пэкшот.
Старый мудрый Камерамен, седой как лунь, протиснулся сквозь толпу, замер и некоторое время внимательно смотрел на покойного.
– А ведь теперь он, пожалуй, и прыгнет, – негромко, но чётко произнес он.
Все снова посмотрели на Звезду Макса, но уже другими глазами.
Продюсер Кирилл судорожно вздохнул и приподнялся, ему помогли сесть.
Да. Всем. Даже Каскадёру Вадику стало понятно, что да. Теперь ничего не мешает. Теперь он прыгнет.
– Ну, что встали? – Продюсер Кирилл, шатаясь, поднялся с земли и хлопнул в наливающиеся оптимизмом ладошки. – За работу!
– Раз, два, взяли!
– Ребята, вас видно было. Можете кидать Максимку чуть подальше?
– Принято!
– Будет дубль!
– Раз, два, взяли!..
Распластав в полете руки с грацией и бесстрашием тряпичной куклы, Макс снова и снова перелетал через перила и снова и снова рушился с высоты полутора метров в битую плитку двора.
– Ребят, умоляю, берегите лицо! Нам ещё крупный план снимать…
– Принято!
– Будет дубль!
– Раз, два, взяли!..
– Слушайте, я вот что подумал. Таким макаром Макс же теперь и плавать может?
– А ведь верно!.. Эх, жаль, что мы водный ролик не снимаем…
– Так, может, снимем? Тут неподалёку пруд есть?
– Прямо сейчас?
– А когда? Другого шанса не будет.
– А переработка?.. – И оба легко и весело засмеялись – нет у Макса теперь переработок.
За всю свою карьеру не испытал Макс столько съёмочного экстрима, сколько в первые семь дней после смерти.
Он плавал в ледяном и грязном пруду.
Скакал на бешеном коне.
Прыгал с парашютом и боролся с тигром.
Снимали Макса в две смены, дневную и ночную, пытаясь обогнать безжалостный процесс разложения.
Между дублями Макса подновляли гримёры и клали отдыхать в специально привезённый из города холодильник.
Не всё шло гладко.
Макс выпал из лодки, его затянуло под какую-то корягу, пока в темноте, чертыхаясь, шарили по дну баграми, Макса сильно поел сом.
Дурной конь испугался покойника, сбросил Макса в гравий и наступил ему копытом на лицо.
На долгой перестановке Макса забыли под деревом в лесу, и, пока хватились, Макс оттаял и потёк, бродячий пёс сделал с телом непристойность.
– Всё равно, такой Макс лучше, чем живой.
– Даже сравнения нет!
За неделю сняли семнадцать роликов.
Продюсеру Кириллу затянули разводным ключом митральный клапан, он всё ещё очень боялся, но уже чаще бывал в сознании и в пятницу даже прошелестел со слабой улыбкой что-то про некро-каннских львов и «настоящее творческое бессмертие».
Понимал ли клиент, что Макс мёртв?
Возможно.
Хотел ли он посреди кампании менять лошадей на переправе?
Едва ли.
Действительно ли ему был так важен последний ролик, в котором Макс танцует на лужайке с дружелюбными собаками и маленькими детьми?
Мы никогда этого не узнаем.
В первом же дубле по команде «начали!» разнонаправленные рукава хоровода рекламных детей дёрнули каждый в свою сторону и разорвали уже сильно потраченного Макса на куски. Пока останавливали камеру да ловили рекламных детей, что осталось от Макса доели рекламные собаки.
Налево пойдёшь – знаешь, что можешь.
Направо пойдёшь – знаешь, что можешь.
Здесь ждать будешь – знаешь, что можешь.
Просто, удобно, для тебя.
Мой маленький харви
Мне позвонила продюсер и сразу очень напористо перешла к делу.
Я не очень хорошо её знал. Я сказал, что не могу говорить, но она настаивала.
Конец ознакомительного фрагмента.