Ни минуты покоя
Шрифт:
— А вы по какому же делу? — осторожно спросила старуха.
— Да вот денег принесла, — похлопала я по сумочке. — Но, видно, не судьба.
— Так вы в клинику сходите, — посоветовала мне старуха. — Она там на стационаре.
— Не, — мотнула я головой. — У меня времени нет. Требуется вручить сегодня, а по больницам мне бегать недосуг!
— Да что за дело-то! — почти возмущенно воскликнула старуха.
— Так лотерея благотворительная, — пояснила я. — Нашей фирме принадлежит во-он та булочная. Ну мы в рекламных целях решили премировать каждого десятитысячного
Дверь уже была распахнута, и старуха с задумчивым видом стояла на пороге, заложив руки за фартук ладонями вниз. Казалось, она вот-вот созреет.
— И сколько же денег?
— Да немного, если честно, — триста пятьдесят рублей всего, — просто ответила я.
— Новыми?
— Конечно!
— Знаете что, вы пройдите-ка! — Старуха отстранилась, пропуская меня в дом.
Я не заставила себя дважды приглашать, и через пять минут мы уже сидели на кухне и пили чай с сушками и вареньем — сахара в доме не оказалось.
— Белая смерть, — серьезно говорила мне Зинаида Алексеевна. — Равно как и соль. Наркотики в свободной продаже — я их из рациона исключила.
— Мудрое решение, — отвечала я, впиваясь зубами в сушку. — Вы и не курите, наверное? Угадала? А я вот дымлю. Можно я в форточку?
— Кури, дочка, — милостиво соглашалась Зинаида Алексеевна. — Ты еще молодая.
Ее внезапное расположение ко мне имело веские основания. Старушка была не лыком шита и предложила мне свой план урегулирования придуманной мной ситуации. Надо сказать, он был весьма разумен.
Раз времени у меня для того, чтобы вручить деньги Евдокии, уже не остается, я доверяю всю сумму ей, Зинаиде Алексеевне, под расписку, а та вручает ее владелице. Поскольку доверенное лицо помогло лицу отсутствующему эти деньги все же заполучить, то старушке полагается, по ее мнению, рубчиков пятьдесят комиссионных. Я, разумеется, не возражала против такого дележа.
— Только у нас фирма солидная, мы по пустякам не рекламируемся и добрые дела делаем втихомолку, — предупредила я. — А то, знаете, рэкет, налоги. В общем, никто об этих призах не знает, даже работники булочной. Это целиком в ведении дирекции.
— Очень правильно и благородно, — согласилась со мной Зинаида Алексеевна.
Уже на второй чашке чая наш разговор стал приобретать более доверительный характер, и хозяйка, воспользовавшись благодарным слушателем, с радостью поделилась со мной сведениями из жизни своей соседки.
Меня, разумеется, больше интересовали подробности касательно ее родственников. И они не замедлили появиться уже на двадцатой минуте нашей беседы.
— Племянница ее — тяжелой судьбы женщина, царствие ей небесное. — И Зинаида Алексеевна размашисто перекрестилась на цветную репродукцию иконы, висевшей высоко в красном углу. — От законного мужа ушла, дочь полжизни не видела. Потом пришлось ей прислугой у бывшего суженого работать, дочь, выходит, с новой женой ей помыкали. Не жизнь, а каторга, что тут
Я старательно выдыхала дым в форточку и лишь кивала, как заправский журналист, берущий интервью, когда темп речи старушки начинал замедляться.
— И конец — врагу не пожелаешь, — с чувством рассказывала мне хозяйка. — Злодеи на нее напали и жизнь отняли. От этих всех переживаний Дуся и слегла с сердцем. Но, говорят, инфаркта нет… Ищут их, конечно, да разве сейчас находят? Вон, по телевизору…
— Да-да, — тут я решила включиться, опасаясь, что мне придется выслушать подробную лекцию о заказных убийствах в России за последние несколько лет. — Так что же, племянница-то Евдокии так всю жизнь одна и прожила? В смысле — без друга?
— Как же без друга! — резонно заметила моя собеседница. — Был у нее приятель, всю жизнь, можно сказать, вместе прожили, только что не расписывались. Только его тоже убили. Месяц назад вроде. Очень она переживала, ночи напролет выла. Да я тебе сейчас его фотографию покажу. У нас с Евдокией альбом общий…
Она полезла в ящик пузатого комода и извлекла неожиданно яркий альбом с хищными орхидеями на пестрой картонной обложке, одетой в целлофан.
— С пенсии купили в «Кодаке» напротив, — с гордостью пояснила старушка.
Перелистав страницы, хозяйка нашла нужный лист и протянула мне. Я приняла из ее рук тяжелый альбом и внимательно рассмотрела фотографии.
Ага, вот Наталья, я сразу ее узнала. Ну да, то самое платьице с серыми ящерками на коричневом фоне, которое лежало у нее в чемодане. Рядом с ней — пожилая женщина со строгим ртом и паутинками морщин возле глаз, очевидно, ее двоюродная тетка, которую я не застала.
— Это мы на губернской ярмарке, — пояснила Зинаида Алексеевна. — Гуляли по осени и встретили ее приятеля. Вот он, и на этот снимок попал.
И ее сморщенный палец ткнулся в спину человека, который стоял за плечом Натальи, нагнувшись к лотку с мороженым. Лица видно не было.
— А вот он передом. — Старушка перелистнула страницу и привлекла мое внимание к очередной фотографии большого формата. — Хорошо тут все получились, мы решили крупный снимок заказать.
Лица действительно были видны очень отчетливо. Две старушки на переднем плане, а за ними, рядом с Натальей — высокий мужчина средних лет в красном пиджаке; его голова приходилась как раз на пространство между старушками и словно выглядывала в проем.
— Это какого же времени фотография? — спросила я с неподдельным любопытством.
— А я тебе сейчас точно скажу. — Старушка вынула фото из целлофанового укрытия и перевернула снимок. — Ага, октябрем помечено.
Мне неслыханно повезло. На обороте была проставлена не только дата, но и тщательно выписаны имена и фамилии всех изображенных на снимке людей.
— Это я на случай, если память откажет, — пояснила мне Зинаида Алексеевна. — Моя бабушка, царствие ей небесное, уже к девяноста годам начала забывать, как звали ее внучек. Их, правда, шестнадцать было в общей сложности, но все равно неудобно как-то. Вот я и решила все фиксировать, чтобы в будущем не оплошать.