Ни минуты покоя
Шрифт:
— Мне не нравится, когда со мной говорят таким тоном, — произнесла спокойно и твердо. — Я не понимаю, о каком шантаже идет речь. Если вы не хотите платить мне причитающиеся деньги, можете ими подавиться; телефон я, кстати, вернула. Если же речь идет о чем-то более серьезном, то извольте ввести меня в курс дела.
Аникеев молчал, пристально глядя на меня и как бы прислушиваясь к своим мыслям.
— По-моему, что-то произошло с тех пор, как вы мне позвонили. Вы узнали обо мне что-то новое? Вам что-нибудь наплела обо мне Марго? — пустила я пробный шар. —
— Так это не вы?! — в ужасе произнес Аникеев и, достав платок, вытер со лба пот.
— В каком смысле? — прикрикнула я. — У вас что, температура или вы обкололись?
— Марго похитили, — выдохнул наконец Аникеев. — Сегодня утром.
Теперь настала моя очередь удивляться. Я присела на диван и, закурив, стала задавать вопросы один за другим. Аникеев отвечал кратко и отрывисто, не возражая. Он как бы хотел загладить свою вину за то, что заподозрил меня в похищении Марго с намерением выжать из него побольше денег.
Гипотеза, которую позволил себе Василий Андреевич, была, конечно же, идиотской. Она, впрочем, свидетельствовала о двух вещах — о том, что он достаточно высоко ценит мои способности, и о том, что подобные действия вообще считал возможными с моей стороны.
— Почему вы считаете, что вашу дочь похитили? — спрашивала я.
— Телефон. Маргарита ушла рано утром, а через некоторое время мне позвонили на работу и какой-то мужской голос сказал, что, мол, ваша дочь домой не придет, но мне не следует волноваться.
— И все?
— Сказал, что даст о себе знать позже. И предупредил, чтобы я не обращался в органы.
— Вы не обращались?
— Пока нет, — жестко сказал Аникеев. — Я не хочу, чтобы ее убили. Я не хочу, чтобы об этом было в газетах. Я не хочу никакого шума.
Мне показалось, что Василию Андреевичу следует поменять местами эти три предложения по степени их значимости для него — как он ни был потрясен, возможность спокойного ведения дел была для него дороже.
— А от меня чего вы хотите? — медленно произнесла я. — Теперь, после того как вы сказали, что вам не о чем больше со мной говорить?
— Займитесь этим делом, — мрачно уткнувшись взглядом в полировку стола, предложил Аникеев.
— Вы хотите, чтобы я нашла Марго или чтобы привела вам за ушко похитителя?
— И то и другое, — коротко сказал тот. — За ценой не постою. Такое не прощается.
— Я вас понимаю. Но вы должны отдавать себе отчет, что могут возникнуть осложнения.
— Какого рода?
— Слишком уж бурные события происходят вокруг вас, — медленно произнесла я. — Убивают приятеля вашей домработницы, потом саму домработницу, потом крадут дочь. А если учесть, что ваша домработница была вашей женой, и если учесть, что возраст вашей нынешней жены никак не позволяет ей быть матерью Марго, то…
— Меня не интересуют ваши изыскания, — с трудом сдерживая себя, произнес Аникеев. — Я поставил перед вами конкретную задачу, так выполните же ее. Копайте где вздумается, но помните, с какой
Этого напутствия мне показалось вполне достаточно. Я уже собралась уходить, как Аникеев решил кое-что добавить на прощание.
— И будьте осторожны, — произнес он, глядя мне прямо в глаза. — Вы понимаете меня?
Это была, конечно же, не забота о моей личности. В словах сквозил совсем другой смысл: «Делай что хочешь, но помни, кто тебе платит. Иначе…»
— Я вас поняла, — спокойно заверила я Аникеева и покинула особняк.
Глава 15
Военный госпиталь, куда я направлялась, находился хоть и в черте города, но довольно далеко от окраинных жилых кварталов. Хмурое приземистое здание, расположенное вытянутой по перекладине буквой «пэ», занимало довольно большое пространство и было огорожено высоким забором с частыми прутьями, украшенными на стыках скрещенными копьями и солдатскими касками.
Я решила проверить, как тут у них обстоит дело с охраной, и не стала подгонять автомобиль к воротам. Оставив «Фольксваген» метрах в ста от госпиталя, я обошла здание с торцевой стороны.
Оглядевшись, убедилась в отсутствии людей и быстро подбежала к забору. Копья с касочками хоть и мешали пролезть между прутьев, но служили прекрасным упором для моей ноги, когда я перемахивала через забор. Захваченный на всякий случай белый халат я накинула сразу же, как только оказалась по ту сторону ограды.
Теперь надо не торопясь подойти к черному ходу — ага, вон та обшарпанная дверка — и войти внутрь. Так, что же мне придумать?
Ага, ведро с мусором — это то, что требуется. Тут еще и ни с чем не сравнимый аромат кухни справа доносится. Отлично. Берем в одну руку ведро, в другую вот этот грязный поднос, тряпку под мышку и вперед.
Оказывается, я могла бы и не применять таких мер предосторожности — вход в здание был совершенно свободен. Но — береженого бог бережет.
Нагруженная кухонной бутафорией, я прошла аж до приемного покоя. Демонстративно гремя своими причиндалами, составила их на кушетку и постучалась в окошечко, поправляя сбившуюся набок белую косынку.
— У вас тут мальчишечка должен лежать, но не военный, он мне родственником приходится, — затараторила я, — мне сестра-хозяйка сказала, что я у вас могу узнать. Уткин, такой был ведь?
И я назвала число предполагаемого поступления мифического Уткина.
— Какой еще Уткин? — нахмурилась регистраторша. — Нет тут никакого Уткина.
— Должен быть, — настаивала я. — Мы ничего не могли перепутать.
— Смотрите сами, — и мне под нос рухнула толстенная книга учета.
Действительно, никакого Уткина там не было и не могло быть — ведь фамилию я выдумала только что. Зато в этот день среди поступивших значились три фамилии. Две я отмела сразу — время было помечено утреннее, а вот некто Токмаков, поступивший поздно вечером с сотрясением мозга, вполне мог оказаться тем самым мальчишкой.