Ни пуха вам, ни пера
Шрифт:
Отца не было дома, а мать, когда Олекса пришел домой, спросила:
– Кто это на берегу бахал?
– Это паныч воробьев стрелял!
– ответил Олекса.
– Нечего им, этим панычам, делать, так они воробьев пугают! А уже и не маленький!
– бросила мать.
Стрелял Олекса из пистолета, хоть и не часто, однако стрелял: пороху трудно было достать.
Однажды они с Ильком надумали, что не очень их пистолет бабахает, надо, чтобы эхо было более сильным.
Понемногу насобирали пороху. Набили хорошо патрон, чуть ли не полпатрона пороху насыпали.
Пошли
Протянул Олекса руку с пистолетом, сам отвернулся:
– Поджигай, - говорит Ильку, - а сам падай!
Илько чиркнул спичку, ткнул сзади патрон и сам сразу упал.
Эх, и ббабахнуло же! Эх же и рвануло!
Разлетелся патрон на кусочки, и одним кусочком так и сняло ноготь на большом пальце у Олексы...
Не будем рассказывать, что было. Скажем только, что было больно, было грустно, было и стыдно. Пришлось к Александру Петровичу, к фельдшеру, идти - мать повела.
Стыдил он, стыдил Олексу:
– А еще охотника сын! Да еще хорошего охотника! Ну, куда это годится?!
Вот какое было, пока Олекса Иванович не стал настоящим охотником.
* * *
Как-то одним чудесным августовским днем захотелось мне проведать старенького Олексу Ивановича, давно уже я его не видел.
Поехал. Захватил на всякий случай ружье - может, думаю, где-нибудь постою на перелете.
От небольшой степной железнодорожной станции я межой прошел к Олексе Ивановичу пять километров пешком.
Копны кругом, копны и еще копны. Кое-где уже скирды стоят, колхозные скирды. Пришел я к Олексе Ивановичу. Встречает меня Семеновна.
– Здравствуйте! А где Олекса Иванович?
– спрашиваю.
– Поплелся с ружьем и с Пиркой на перепелов! Ничего я с ним поделать не могу. Хворал он последнюю неделю, кашлял и лихорадка была. Фельдшера звала, банки ставил. А чуть полегчало сегодня, встал, позавтракал - и за ружье. "Пойду, - говорит, - на просяще, может, перепелочку подстрелю! А болячку мою солнцем выпечет и ветерком выдует. А на печи куда та болезнь денется? Так во мне и будет сидеть!" И пошел.
– А где просище у вас?
– Недалеко за селом, по-над шляхом на Мандриковку. Проса еще не косили, а пшеницу комбайном выкосили, и там, говорят, видимо-невидимо перепелов.
– Ну, пойду, - говорю, - поищу Ивановича. Да, может, и сам перепелами побалуюсь.
Увидел я Олексу Ивановича еще издалека. "Дай, - думаю, - погляжу, как старик на перепелов охотится".
Подошел, стал за копной, наблюдаю. Старик меня не видит.
И смешная и трогательная картина предстала моим глазам.
Сидит Олекса Иванович на снопе (над просищем снопы еще не были сложены в копны), а неподалеку от него бегает и, правду говоря, не бегает, а ходит Пирка. Ходит челноком, как и полагается настоящему охотничьему псу. Шел-шел Пирка, вдруг остановился. Стал, повернул голову к Олексе Ивановичу и смотрит. Олекса Иванович, вижу, поднял руку. Пирка лег. Олекса Иванович встает потихоньку и, не торопясь, идет к Пирке. Подошел, взял ружье на изготовку, сделал три шага - перепел сорвался. Олекса Иванович выстрелил - перепел упал. Олекса Иванович сел на сноп. Пирка поднялся, пошел - не побежал - пошел!
– обнаружил убитого перепела, принес и положил перед Олексой Ивановичем. Постоял немного, пока Олекса Иванович махнул рукой: "Вперед!" Пирка снова пошел челноком... Стал. Потом лег. Снова подымается Олекса Иванович... Так и охотятся. Пока найдет перепела Пирка, отдыхает
Олекса Иванович. Пока дойдет к перепелу Олекса Иванович, отдыхает Пирка.
Долго я стоял, любовался двумя старенькими друзьями.
Когда Олекса Иванович "мазал", Пирка поднимал голову и долго на него смотрел.
Олекса Иванович, закладывая в централку патроны, говорил:
– Ну, не сердись, Пирка! Бывает!
Подошел я к Олексе Ивановичу, поздоровался.
– Как здоровье?
– Прыгаем! Вдвоем с Пиркой прыгаем. Видите, уже полдесятка с Пиркой ухлопали!
– показывая на сумку, улыбнулся Олекса Иванович.
........................................................................ ...................................
Всю жизнь с ружьем! До последнего дыхания!
Благородная страсть благородного человека!
А МЫ ГЛУШИМ...
Если бы, к примеру, кто-нибудь встретил компанию веселых-превеселых ребят с рюкзаками за спинами, с термосами, с ягдташами и прочими охотничьими принадлежностями и чтоб эта компания, распевая "Где ты, хмель, хмель, ночевал?", полным аллюром летела на самоходной пушке ну хотя бы в направлении на Белую Церковь и вот, оставив такую компанию, кто-нибудь, к примеру, спросил бы:
– Здорово, ребята! Куда это вы так торопитесь? На какой прорыв?
– А это мы на зайцев! Передавали, что около Белой Церкви заяц шоссе перепрыгнул.
– Да что вы...
– Черта лысого убежит! Мы его с самоходки трахнем!
– Тю!
– Вот вам и "тю"! Тюкайте лучше на зайцев, чтобы на Белую Церковь бежали. Мы их там прямой наводкой...
Очень удивился бы тот "кто-нибудь", и встали бы у него волосы дыбом...
Не меньше удивилось бы человечество, если бы увидело такую картину: около просяного поля стоит, замаскировавшись, танк, ну, возможно, не самых крупных размеров, хотя бы и танкетка, а в просе стоит "на стойке" прекрасный сеттер-лаверак... и вот командир танка командует:
– Пиль!
Сеттер, как ему в таких случаях и положено, прыгает опрометью вперед. Из-под него - ф-p-p-p!
– перепелка.
Командир:
– По перепелке огонь!
"Тарарах-бах!"
И перепелка камнем падает в просо.
После этого подается команда:
– Джек! Апорт!
И прекрасный сеттер-лаверак красиво и гордо подает командиру танка перепелку. Потом танк мчится к другому просищу, где Джек челноком снова проверяет территорию... Снова стойка. Снова и т. д. Одним словом, называлась бы эта картина: "Охота с танком на перепелок"...