Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
Шрифт:
Я выехал со своего КП на линию фронта. Стоял ясный холодный зимний день. Как часто бывает, звуки боя поглощались ледяным холодом и глубоким снегом. В одном месте мне сказали, что дальше я проехать не смогу, поэтому пришлось преодолеть высоту пешком. Никторовка находилась в двух километрах и занимала господствующее положение на другом холме с плоской вершиной. Я видел дым и разрывы снарядов. По мере продвижения вперед разрывы становились все громче. Саперы расчищали минные заграждения возле моста. Какое-то время я двигался по узкому проходу, расчищенному на минном поле. Мимо нас тянулась вереница низких узких саней, загруженных безразличными ко всему ранеными.
Я взобрался на холм, чтобы добраться до той части периметра поселка,
Самый передовой батальон с боем продвигался вперед в сопровождении трех танков и, кажется, отвоевал несколько сот метров. Я последовал за ним по пятам, взяв с собой другой батальон, чтобы направить его за Никторовку, как только мы ее займем. Третий батальон обеспечивал прикрытие с юго-востока. Для атаки я заручился поддержкой нескольких батарей 13-й танковой дивизии, на участке которой мы вели бой. Были некоторые вполне преодолимые трудности, которые состояли в том, что точка наводки должна была размещаться чуть дальше, чтобы согласовывать огонь с развитием атаки.
С помощью трех танков атака успешно развивалась от дома к дому вдоль прямой и безлюдной деревенской улицы. Артиллерия, как таковая, молчала. Доносились приглушенные разрывы снарядов из танковых орудий и противотанковых пушек. Пули свистели со всех сторон.
Улица имела странный вид. Перед каждым домом лежали 5-10 русских, только что убитых, некоторые с развороченными внутренностями и проломленными черепами. Поскольку их кровь была еще теплой, на холодном утреннем солнце от тел поднимался пар. Один русский так отчаянно отстреливался во все стороны, что к нему невозможно было приблизиться. В конце концов он был убит трассирующей пулей и упал на спину. Его одежда горела, и языки пламени добрались до подсумков с боеприпасами, которые взрывались и разлетались во все стороны. Другой, прижавшийся к стене дома, получил прямое попадание из танкового орудия, и его размазало по стене, как раздавленную муху. Посередине улицы лежала рука. На ней не было видно ни раны, ни крови, кисть была маленькой и серой.
Некоторые тела лежали со вчерашнего дня, окоченевшие на морозе. Кто-то лежал лицом вниз со странно вывернутыми конечностями. Одна негнущаяся нога нацелилась прямо в небо. Другие солдаты устроились умирать лежа на спине, раскинувшись, как на пляже.
Гренадеры очищали дом за домом, собирая пленных, многие из которых из-за ранений, полученных в рукопашном бою, были не в состоянии передвигаться. Убитых русских оставляли там, где они лежали. Пленных сводили на полевой КП, где они ложились рядом с убитыми немцами. Неизвестно откуда, как это часто случается у русских, появилась какая-то женщина и начала перевязывать раненых, не обращая внимания на то, что они пленные. Я на секунду остановил взгляд на этой картине. Один русский был ранен в обе глазницы, и его голова представляла собой большой окровавленный обрубок. Он стонал оттого, что раны его замерзали. Другие ухмылялись. То там, то здесь я замечал улыбки. Они жадно глотали суп, от которого на сильном морозе шел такой же пар, как и от открытых ран живых и мертвых.
ЧЕРНУШИНО
Из симпатичной сельской Карловки мою дивизию перебросили на восток в уродливый город Артемовск, в промышленный район. Именно здесь совершил свой прорыв 8-й кавалерийский корпус русских, и его надо было остановить и уничтожить. Для выполнения этой задачи меня наделил большими полномочиями командующий 1-й танковой армией,
Штаб дивизии переместился в промышленный район Дебальцево, где я устроился в небольшом чистом домике рабочего. В течение дня я находился обычно на передовой вместе с ведущими бои войсками, а по вечерам возвращался на эту квартиру. Нам постоянно мешали условия местности. Каждый день я пытался замкнуть кольцо вокруг русского кавалерийского корпуса. Если бы нам удалось его разбить, то противнику пришлось бы отступать на юго-восток, однако глубокий снег не давал хоть чуть-чуть продвинуться в этом направлении. Главные силы противника, предположительно, находились в деревнях Городище и Чернушино. Дорога на Ворошиловск, проходившая севернее этих населенных пунктов, была в руках противника, поэтому мы не имели связи со стоящими там немецкими частями. Сначала надо было отвоевать эту дорогу, а потом я намеревался повернуть с нее на юг.
Во время охватывающего удара я сам сопровождал 63-й гренадерский полк, организованный теперь как усиленный батальон. С трудом пробирались мы по глубокому снегу, постоянно наносимому ветром, и двигались на юг от основной магистрали, имея целью так называемый профилакторий.
Еще далеко от него наш передовой отряд попал под обстрел. Пришлось устраивать в глубоких сугробах перевязочный пункт. Развертываться для боя становилось все труднее и труднее. Профилакторий захватили в три часа дня. Наши потери составили 24 человека убитыми и 121 ранеными. Главный перевязочный пункт в Дебальцеве работал с полной нагрузкой.
16 февраля у меня был выбор: попытаться окружить противника широким маневром или более коротким, через Чернушино. Поскольку 6-я танковая дивизия наступала с востока на Городище, я постарался создать центр давления чуть западнее Чернушина и снова выехал на фронт.
По глубокому снегу часть рот 63-го полка была направлена так далеко к югу от профилактория, что они смогли свернуть на трассу Чернушино-Городище. Эти боевые группы испытывали серьезные трудности с грузовиками и доставкой средств материально-технического обеспечения. На их левом фланге противник удерживал в своих руках совхоз «Деметченко». Я приказал одной роте атаковать его и сам отправился с ней. Мы были остановлены перед этим совхозом, расположенным на господствующей высоте.
17 февраля я выехал вместе с мотоциклетным стрелковым батальоном, чтобы лично наблюдать за его атакой в Чернушине. Там шел жестокий бой за каждый дом. Деревня занимала большую площадь, и противник, как обычно, разместил на всех возвышенностях мощную противотанковую оборону. Вместе с атакующей ротой я медленно продвигался вперед от одного пролома в стене к другому. Огонь нашей артиллерии, управляемый по радио, давал превосходные результаты, постоянно вынуждая противника залечь в следующем ряду домов. По обе стороны дороги нас сопровождали противотанковые орудия и танки, обеспечивая нам свободные фланги. В одном месте я с трудом протиснулся сквозь узкий пролом в стене, а помог мне в этом солдатский сапог сзади. После я услышал удивленный возглас: «Боже праведный, да это же генерал!»
Так как Чернушино еще не было занято ни стрелками-мотоциклистами, ни 63-м полком, на следующий день я предпринял попытку продолжить охватывающий маневр на Городище. Мне хотелось, чтобы танки вынудили противника перенести направление его отступления на восток.
Затем я поспешил в 40-й гренадерский полк и обнаружил, что между двумя поселками он наткнулся на оборону противника в глубоком снегу и ему пришлось остановиться. Поэтому я решил отправиться во вновь прибывший батальон, действующий вместе с боевой группой восточнее. Когда я прибыл туда, этот батальон как раз входил в Городище с севера, а первые танки 6-й танковой дивизии в это же время входили с востока. Сам населенный пункт с большой деревянной церковью посередине живописно раскинулся на крутом склоне долины. Он был абсолютно пуст!