Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
Шрифт:
Хотя обстановка требовала сконцентрировать все силы и средства для эвакуации и спасения людей и техники, уже 16 сентября начальник штаба группы армий генерал Вестфаль передал приказ Кессельринга очистить идущую с севера на юг через центральную часть острова горную дорогу, на которой скапливались итальянцы, с тем чтобы захватить остров, прежде чем выводить с него войска. Сам Вестфаль имел достаточный опыт службы в Генеральном штабе, чтобы понимать всю абсурдность такого приказа. Он согласился с моими энергичными возражениями и довел их до Кессельринга. В тот же вечер я получил его согласие. 19 сентября Кессельринг, никогда не увиливавший от опасности, посетил остров и отдал личные указания о дальнейшей эвакуации.
БЛИЖНИЙ
Первые несколько дней эвакуация шла по плану. Войска отправляли на самолетах с двух аэродромов, а технику – морем из Бастии. 20 сентября противник стал действовать активнее на суше, в воздухе и на море. Вывод продолжался, однако коммуникации, связывающие нас с континентом, оказывались под все большей угрозой и нарушались.
На суше регулярные французские части генерала Жиро, которые мы приняли тогда за войска де Голля, начали наступление из Аяччо, где они высадили десант. Это были в основном марокканские и сенегальские части, и, по показаниям пленных, численность их составляла 23 батальона. Их поддерживали американские танки, а вооружение и «мулов» для ведения боевых действий в горах им предоставили войска Бадольо.
Поэтому противник мог обойти немецкие дозоры на горных тропах, часть из них отрезать, не дав им уйти, и, наконец, до самого финала всей кампании двигаться в направлении спасительного для германских войск пути. В ночь на 2 октября они угрожали моему штабу вблизи Бастии, но с плацдарма я все еще мог предпринимать контратаки, так как сокращение наших сил вынудило уменьшить периметр оборонительной линии. В результате противник потерял еще несколько сот человек пленными. Мы взорвали все дороги, ведущие в занимаемый нами район, поэтому он не смог подвести артиллерию или боевые машины.
21 сентября союзники атаковали порт и город Бастию силами двадцати одного бомбардировщика «либерейтор» и потопили пароходы «Тибериаде», «Николаус» и два небольших судна, которые были предназначены для эвакуации специальной техники. В ту же ночь на порт налетели двенадцать «веллингтонов», что привело к потере двух паромов типа «Зибель». 29 сентября тридцать шесть «либерейторов» бомбили аэродром в Борго и вывели его из строя. Однако мощные батареи 88-миллиметровых орудий, стоящие теперь очень плотно, помешали достигнуть им полного успеха, и уже к вечеру аэродром можно было снова использовать.
Большие потери несла транспортная авиация. Только 25 сентября над морем было сбито 11 транспортных «юнкерсов». Накануне подводные лодки противника торпедировали в порту Бастии пароход «Шампань». Судно удалось отремонтировать, но после выхода из порта в него опять попали две торпеды, и оно затонуло.
24 сентября я перенес свой КП из Гизоначчи на южную окраину Бастии. Там у меня случился легкий приступ малярии. Лежа в палатке, я видел, как падали в море транспортные самолеты, и наблюдал за атаками авиации на оставшиеся временные взлетные полосы. Приятной неожиданностью явилось для меня прибытие моего верного друга Рора. Он то ли не получил приказа дожидаться меня на континенте, то ли проигнорировал его, что вполне соответствовало его характеру. Поэтому он провел со мной последние две недели на островах.
Войска с плацдарма Бонифачо эвакуировали в ночь на 20 сентября – после того как были переброшены по воздуху последние подразделения 90-й гренадерской моторизованной дивизии. Порто-Веккьо наши войска покинули в ночь на 22 сентября, аэродром в Гизоначче – ночью 25-го, а в Борго – 2 октября. Шестьдесят мостов на восточной дороге и портовые сооружения в Бонифачо и Порто-Веккьо были разрушены. Район Борго был не слишком удобен в качестве аэродрома, поэтому мы использовали также аэродром в Поретте. В последние дни эвакуация по воздуху осуществлялась только по ночам, что сокращало потери. Когда были оставлены эти последние аэродромы, остаткам гарнизона, находившегося на плацдарме в Бастии, и мне самому пришлось довериться морскому транспорту. Однако затаившиеся
Когда 2 октября были оставлены последние взлетно-посадочные полосы, я доложил, что плацдарм можно удерживать только до следующего вечера. Это означало, что надо бросить несколько сотен грузовиков. Последние паромы «Зибель» должны были взять на борт какое-то количество зенитных батарей, остававшихся для удержания плацдарма. Их грузили за пределами порта, поскольку противник настолько сузил наш плацдарм с тающей на нем пехотой, что мог накрыть порт огнем своих орудий.
ВОЗВРАЩЕНИЕ С КОРСИКИ
Сражение подходило к своему драматическому финалу. Фактически мы были окружены: с суши – быстро приближающимися французскими войсками и партизанами, с моря – подводными лодками, а в воздухе господствовали явно превосходящие силы союзной авиации.
В последнюю ночь я перенес свой КП с южной окраины Бастии на север, так как противник угрожал спуститься с окрестных холмов. Прибыл транспортный флот, и началась погрузка оставшихся орудий и танков как в самом порту, так и за его пределами. У кого-то возникла мысль поджечь грузовики, которые приходилось бросать на месте. Огонь распространился на порт, угрожая причалам, и его приходилось тушить с судов. Напряженность нарастала, нам оставалось только безучастно наблюдать, как взрываются боеприпасы. Чтобы снять стресс, я искупался в море, пока Pop болтал с симпатичной француженкой, медсестрой из госпиталя. В 16.00 мы погрузились на небольшое судно, подошедшее к причалу, и уже с воды я наблюдал за последними пунктами погрузки и отдавал указания. Наше перегруженное суденышко еле держалось на плаву, а вокруг поднимались волны от падающих снарядов. Когда мы отошли чуть дальше, я перебрался на торпедный катер, но на нем не оказалось спасательных жилетов. Поэтому мы вернулись в пылающий порт, где взяли жилеты с разрушенного торпедой судна. К счастью, наши зенитные батареи, не ведущие стрельбу по воздушным целям, направили непрерывный заградительный огонь по холмам. У них имелся избыток боеприпасов, которые невозможно было погрузить, и это стало нашим спасением. Затем погрузились сами батареи, и огонь вели только орудия на судах и лихтерах, целясь по высотам, начинавшим уже исчезать из виду в вечерних сумерках.
За всю войну я не видел ничего более живописного, чем зрелище того сражения. В порту между судами вздымались фонтаны воды. Трассирующие снаряды наших корабельных орудий вычерчивали цепочку линий над городом и его предместьем. Пока грузились арьергарды, воздух сотрясали заранее подготовленные в черте города разрушительные взрывы. Потом стемнело, и внезапно грохот прекратился, за ним последовала оглушающая тишина, в которой не было слышно даже гула отходящих судов. Наблюдать за их погрузкой стало невозможно, и я даже сомневался, удастся ли ее завершить.
Я приказал еще раз подойти поближе к берегу, чтобы выяснить, что там с последними судами и частями арьергарда. Находившиеся рядом офицеры занервничали. Наконец пришла радиограмма от офицера флота, что командир арьергарда погрузил всех и направляется на континент. Я задержал свое судно еще на некоторое время, чтобы подобрать всех, кто мог еще подойти, и в 23.00 отдал приказ «Отдать концы, полный вперед!», который всем нам принес облегчение. Мы держали курс строго на север, чтобы избежать встречи с субмаринами. Я сидел на палубе, завернувшись в шинель и глядя на звезды, потом погрузился в глубокий сон. До самых первых лучей рассвета меня не разбудил ни единый звук, судно уже швартовалось в порту Ливорно.