Ни за грош
Шрифт:
— Рассчитаемся? — предложил Андрей. — Пока он тут всех не перерезал. По-быстрому?
— Я согласна. Ваши условия?
— Где машинка?
— Комод, — показала Марина. — Нижний ящик. В заводской упаковке.
Севка проверил, вскрыл коробку и кивнул: все точно, она.
— Приятно иметь дело с разумной женщиной.
— Бабье, — не удержался Иван.
— Десять процентов. От общей. Цена государственная. По-божески.
— Пара косых?
Андрей помедлил.
— Три. Поиздержались.
— Чуть в Ригу
— Вот именно. А время — деньги. Набежало. Пеня. Все справедливо.
— Можно подумать?
— Нет.
— А если я не приму ваших условий?
— Не советую.
— И меня разденете?
— Мадам догадлива.
— Мальчики! — воскликнула Марина. — Дорогие мои. Мне самой хочется. Мне это доставит только удовольствие.
— Гады, — прошипел Мамонов.
— Ух, надоел. В натуре, Артем. Не нравишься ты мне. Все больше и больше. Смотри, наткнешься рылом, — и показал увесистый кулак. — Видал?
Марина громко, театрально расхохоталась. Резко сдернула зеленый парик и, помахав им как флагом, огладила бритую наголо голову.
— Давайте, мальчики! Вместе! И я, и вы! — и дрыгнула ножкой, потом другой, расшвыривая кроссовки. — Затопим камин. Такая плата вас устроит?
— Нет, — зарычал Мамонов. — Нет.
— Осел золотой, — прижал его к стулу Иван. — Сиди.
Марина вспрыгнула на стол и затанцевала.
— Музыки! Хочу музыки! Где музыка?
— Всем оставаться на местах! — громко приказал Кручиннн.
13
Никто не слышал, как они вошли. Обе дверные створки были распахнуты. На пороге стояли двое — один в штатском, руки в карманах плаща, шляпа сбита набекрень, второй — пожилой, грузный, в форме милиционера. Андрей сразу узнал их — они запомнились еще там, у озера, на месте происшествия.
— На сегодня хит-парад отменяется.
Следователь улыбался, раскачиваясь на каблуках, наблюдал, запоминая новые лица. Он не скрывал, что доволен их общей растерянностью. Затем сделал знак, и милиционер без колебаний подошел прямо к Андрею и цепко взял его за руку.
— В чем дело? — возмутилась Марина. — По какому праву?
— Вы — хозяйка?
— А вам какое дело? Вы кто такой?
— Виктор Петрович. Следователь. Вот мое удостоверение.
— Я неграмотная, — с вызовом сказала Марина.
— Разрешите? — вежливо поинтересовался Мамонов. — Все-таки четыре класса. Одним глазком?
И тут Иван вырубил свет.
— Стоять! — взревел Кручинин. — Всем стоять! — Он метнулся к двери. — Михалыч. Фонарь!
Его отшвырнуло к стене. Возня, стон, картонный треск, что-то упало. Топот.
— Михалыч? Ты где?
Нащупал наконец пупочку на стене. Загорелся свет.
— Та-ак… Ну, что ж. Им же хуже.
На столе в малиновом купальнике стояла лысая Марина, заломив руки за голову, и предовольно хихикала. Под столом, кряхтя и охая, корчился милиционер.
— Помочь, Михалыч?
— Паразит, — ворчал милиционер. — Шею свернул.
— Оружие цело?
— При мне, не беспокойтесь.
— Хорошо.
— Зря вы, Виктор Петрович, садануть не велели.
Хотя бы разок, для острастки. Крышу бы им продырявил, вмиг присмирели. — Михалыч вылез, потирая затылок. — А то ищи теперь.
— Ничего. Сами явятся.
Марина, напевая вполголоса популярный мотивчик выламывалась на столе.
— Эта еще, — злился милиционер, — задницей крутит.
— И блоха, мадам Петрова…
— Я не Петрова.
— Но — блоха?
— Выбирайте выражения, товарищ следователь. А то, знаете, за оскорбление личности…
— Спускайтесь, — приказал Кручинин. — И можете одеться.
— Зачем? Мне и так хорошо. Или я вам не нраилюсь?
— Михалыч от вас без ума. Правда, он предпочитает одетых.
— Извращенец. А вы?
— Когда-то однажды я вас увидал, увидевши дважды, я вас забирал.
— Что-то не поняла. Вы меня приглашаете к себе?
— И побыстрее.
— Наконец-то. Лечу! Ловите!
И она прыгнула Кручиннну на руки.
Часть третья
СТАРЫЙ СОЛДАТ
1
Агафонова похоронили в Долгопрудном. Притулу кремировали в Митине.
День за днем, с разницей в два часа.
В Митино Кручинин послал помощников, в Долгопрудный отправился сам.
Провожали покойного человек двадцать. Пока везли каталку по аллеям к участку, мать Агафонова плакала в голос, а когда опускали гроб, ей сделалось плохо. Из молодежи пришли попрощаться черноглазая красивая девушка, которую родственники покойного называли Катей, и курчавый инвалид в коляске, которого никто из родственников, похоже, не знал и которого Катя называла уменьшительно-ласково — Яшенька.
Прибыл и Изместьев. Во время последней прогулки в лесу Кручиннн сообщил ему о дне похорон, и он приехал, хотя и не обещал. Причем много раньше назначенного часа — и терпеливо ждал, сидя на лавочке у административного корпуса.
Поздоровался издали, кивком. Кручннин из машины не вышел.
Здесь же, на площади у въездных ворот, Катя катала коляску и о чем-то негромко разговаривала с Яшей. По-видимому, они приехали вдвоем, своим ходом. Каким образом, кто им помогал — предстояло выяснить.
Когда прибыл автобус, Кручинин присоединился к процессии.
Изместьев держался особняком, ни с кем не знакомился, за гробом шел одиноко и на почтительном расстоянии. Бросил в могилу горсть земли. Отошел. И еще раз подошел уже после всех. Снял шляпу и постоял со склоненной головой над укрытой венками могилой.