Ни за грош
Шрифт:
Вольницу свою боится потерять. На бульваре болтает охотно, а как под стражей? Не замкнется ли? Не озлобится? Пока больше всего его беспокоит фирма. Разумеется, он со своими дружками — пешки в большой игре, и за провал их ждет суровое наказание. Надо дать понять, что фирмой мы займемся попозже. Если вообще займемся. Пусть успокоится хотя бы на этот счет и дружкам передаст… Лихие ребята и без командира вполне могут наломать дров… И Мамонов, Мамонов.
Похоже, они его действительно недолюбливают. И вряд ли были знакомы раньше…
— Скажите,
— А я и не решил. Я его вообще в глаза не виделкак я мог решить? Кто-то из их шайки. Вот это — точно.
— Почему?
— Почерк… Наш кооператив, Виктор Петрович, давно бы в трубу вылетел, если бы мы таких вещей не секли. А мы, между нами — бригада УХ?
— Удачливых хулиганов?
— Универсальных художников. Отличное обслуживание. Знак качества.
— Н-да, — сказал Кручинин. — Трудно жить на белом свете, — и подбросил шарик. — Вопрос, наверное, праздный. Но все-таки… Вот вы встретились с несчастьем… Ваши знакомые. Беда, горе… Не возникло у вас желание… ну хотя бы позвонить? Сообщить, поставить в известность? Не нас, конечно, мы для вас едва ли не нелюди. Родителей… Есть же у ваших знакомых папы, мамы.
— Глупости. Зачем? Им — труба. И вы приехали, опознали… А позвонить надо было. Позарез. Катьке — чтоб не дрыгалась. Да там автоматы все перекурочены.
— Мы опознали их не сразу.
— Понимаю. Упрекаете. Бесчувственный и все такое. Зря. Когда обратно ехал, боялся, как бы в кювет не залететь. Плелся еле-еле, даже грузовики обгоняли. Помню, еду и ни черта вокруг не узнаю. Вроде знакомое все, а чужое. Дома, деревья. Люди у магазина, алконавты. Другие. Меньше ростом. И не стоят, а колышутся как-то, извиваются…
Брать, решил Кручинин. Пусть посидит, погрызет себя. Неформалам вообще полезно, а с этого неплохо бы еще и сбить спесь. И пусть дружки его побегают, а мы за ними спокойненько последим.
3
В редких лиловатых сумерках на берег озера вышла старуха.
В руках у нее был тугой плотный узел.
Посмотрев внимательно окрест, она обломила березовый сук, оборвала с него ветки, деловито постучала им оземь, примеряя по руке, и медленно двинулась вокруг озера, всматриваясь в прибрежные кусты.
Обошла дважды.
Постояла, вслушиваясь.
Потом села на облюбованный пень и стала стягивать резиновые сапожки. Сдернув чулки, встала, спустила верхнюю юбку и, застегнув наглухо телогрейку, поправив платок, бесстрашно вошла в воду.
Ее белая нижняя юбка пузырилась и надувалась шатром.
Она неторопливо продвигалась вдоль берега, по пояс в воде, щупая палкой дно. Время от времени нагибалась, отворачивая голову, шарила рукой и доставала и отбрасывала корягу. Она прочесывала дно с завидной методичностью.
Не проронив ни звука, прошла в огиб более половины озера, пока не замерзла.
Вышла и поковыляла к месту, где оставила одежду.
Развязав узел, вынула сухую смену. Не спеша переоделась. Натянула детские сапожки, собрала мокрое и, опираясь о палку, с той же спокойной уверенностью зашагала в свою деревню.
С водонапорной башни за нею в бинокль наблюдал Михалыч.
4
— Здорово. Ты один?
— Ннн-нет.
— Без звонка, извини. Прищучили нас. Отец дома?
— Нн-ет.
Они прошли в комнату.
— О, привет, — поздоровался Севка. — Давненько не виделись.
В кресле под торшером сидела Катя.
Иван психанул:
— Гони ее к черту!
— Ванечка. Не заставляй меня думать, что ты в меня безнадежно влюблен.
— Много чести.
— Ишь ты какой.
— Не понимаешь, что ли? Дай мужикам потолковать.
— Красиво, ничего не скажешь. Явились без приглашения и меня же выставляют за дверь.
— Ккк-атя!
— Ничего, Яшенька, я на тебя не в обиде, — она решительно поднялась, бросила в сумку сигареты, посмотрелась в зеркало. — Друзья у тебя, прости меня, Яшенька, хамы.
И гордо удалилась, оставив после себя запах духов «Клима».
— Стерва, — сказал Иван.
— Нн-нет.
— И чего ты с ней в цацки играешь, Яков Михайлович?
— Она чч-чч-чудная.
— И тебя, значит, обаловали. Ну, бабы!
— Ладно, — сказал Севка. — Ты знаешь, что Бец у них?
Яшка кивнул.
— Откуда?
— Нн-не пп-позвонил.
— Он обещал? — удивился Иван. — Обещал тебе позвонить? Если не позвонит, значит, там?
Яшка снова кивнул.
— Фу-ты, — выдохнул Иван. — Думал — она стучит.
— Она тт-тоже зз-знает.
— Ну, ты даешь, — расстроился Севка. — За фигом? На всю Москву разнесет.
— Нн-нет.
— Че делать-то? — Иван плюхнулся в кресло. — И мы сошлись, как три рубля на водку, и разошлись, как водка на троих?
— В натуре, Яш. Ты у нас теперь политбюро. — Иван напел:
— Лечь бы на дно, как подводная лодка, и позывные не передавать.
— Сс-стт-рашно?
— Да ну. Вляпались по дурости. Обидно.
— Ты говори, что делать, А мы подумаем.
— Нн-айти тт-того, кк-то убил.
— Нам?
— А что? — подпрыгнул Иван. — И обменять на Андрюху. Как Интерпол!
— Годится, Яш. Мы запросто. А как? Знаешь?
— Нн-нет.
— Ну вот. Моссовет нашелся.
— Сс-стто-рож зз-знает.
— Бородатый такой? На кладбище сшивался?
Яшка кивнул.
— А может, он и прибил?
— Пп-п-правильно.
— Ух, тряханем! Где он? Адрес есть?
— Вв-вот, — Яшка протянул листок, сложенный вчетверо. — Кк-катя нн-н-нарисовала.
Иван присвистнул.
— Ну, братцы, я вам доложу. Катька в деле? Я уже ничего не понимаю.