Ни за грош
Шрифт:
— Здорово, лейтенант! — Севка влетел первьэм. — Где пропадал? Целый день названивали, аж диск раскалился.
— Надо обсудить.
— Есть что-то для неленивых?
— Может быть.
— А я? А мне? Я тоже хочу! — улыбался Иван, стягивая через голову липкую, пропитанную потом майку. — Сев, мочалка у тебя?
— В сумке.
Они мылись под одним соском. Зашумела вода и и соседних отсеках — и там жали-сь по двое, по трое. Душевую заволокло паром.
— Гребцов! Ты здесь?
— Он вышел, Олег Матвеич.
— Отставить
— Пупок промою!
— Некогда мне!
— За ухо прихватили! Не могу!
— Кончай свои шуточки!
— Они не «антеи», Олег Матвеич, они бандиты, — Андрей подошел, потирая ухо, — Накачали на мою голову.
— Я по делу.
— Весь внимание, Олег Матвеич.
— Ты мне такую достать не можешь?
— Вы о чем?
— Да вот.
В дверях душевой сидел на тележке Яшка в новенькой куртке. И улыбался. И благодарно смотрел на Андрея.
— А, это, — Андрей обошел Яшку, завернул полы куртки, чтобы не волочились по полу. — Чуть велика.
— Ннн-нет, — с чувством возразил Яшка.
— Сойдет. Чудь подтянем, и порядок. Главное, в плечах тик в тик, верно?
— Ддд-да.
— Ну что? — спросил тренер. — Сделаешь?
— Боюсь, не потянете, Олег Матвеич.
— Сколько?
— Страшно сказать, Олег Матвеич. Три штуки.
— Сколько-о-о?
— Меньше никак. Фирма.
— Хамье. Убийцы. Ну дерут! — Тренер отвернулся и рубанул кулаком по косяку. — Сволочи! За горло взяли. Дышать не дают!
— Правильно, Олег Матвеич.
— Передушил бы. — Лицо тренера сделалось малиновым, и чтобы разрядиться, он измордовал боксерскую грушу.
— Ну? — улыбнулся Яшке Андрей. — Доволен?
— Ттт… такие дденьги.
— Вы как сговорились сегодня. Все меня обижают. Разве дареному коню в зубы смотрят? А, Яш? Это же от всех нас. Скинулись. Что деньги. Ерунда. Тебе же нравится? Вот и носи.
— Иззз-вини.
— На семь кабак заказан.
— Ггг-де?
— «Раджив Ганди»… Эй, бойцы! Намыль имениннику шею!
— Пусть идет!
— А К-кк-атя ббу-дет? — спросил Яшка. И густо покраснел.
— Приказывай. Для тебя — из-под земли достанем.
— Ддд-остань.
— Ну, Дон Жуан! — развеселился Андрей. — Казанова-восемьдесят.
11
Севка привез его на такси, а Иван встретил, посадил на загривок и внес. С креслом решили не связываться, и обратно — так же, сдадут отцу с рук на руки.
Яшка был счастлив. Нарядный, радостный — в белой рубашке с галстуком, а поверх новая куртка, воротник поднят, мех струится, играет, округло обтекает тонкую шею, рукава закатаны на два оборота. На коленях букет алых гвоздик — Кате приготовил.
Официант принес шампанское и закуски — молодой парень, а уже распаренный на казенных харчах, с почти женской грудью, приторно вежливый от предвкушения чаевых.
— Приятного аппетита.
— Привет «агропрому».
— Горячее?
— В восемь ноль-ноль.
Иван бесшумно открыл шампанское, разлил по фужерам.
— Клюкнем, — сказал Севка. — Без раскачки.
За него.
— А потом за свободу. Весь вечер.
— Мальчики! Мальчики! — к столику пробиралась Катя. — А дама? Как можно?
— Бабье, — заворчал Иван. — Выпить спокойно не дадут.
Яшка сиял.
— Поздравляю, — сказала Катя и выложила на стол книгу «Воздушные пути». — Желаю тебе, милый Яшенька, всего-всего, — наклонилась и поцеловала в губы.
Яшка протянул ей букет.
— Как? — Она удивилась притворно. — Мне?
Ну, мальчики. Я не стою.
— Бери, бери, — грубовато сказал Иван. — Пока дают.
Севка подставил еще один стул. Катя сняла шляпку и села. Андрей наполнил вином еще один фужер.
— Давай, Иван, — сказал Севка. — Загни тост.
— При дамах я — пас.
— Мизантропический.
— Не.
— Боишься, что ли?
— Да они хуже чумы.
— Ладно, — сказал Андрей. — За него. За ум его. И душу. Может быть, мы вместе не стоим его одного.
Ребята притихли.
Чокнулись, выпили.
— Люблю повеселиться, — сказал Севка, набрасываясь на закуски.
— Опухнешь с голодухи.
— Яш, — сказал Андрей. — Позволь, я уведу твою даму.
— Ссс-совсем?
— Что ты. За кого ты меня принимаешь? На пару слов. Не волнуйся, насчет барахлишка.
Катя поднялась и чмокнула Яшку в щеку.
— Скоро вернусь. С ним я в безопасности. Мальчики, присмотрите за моей шляпкой, пожалуйста.
— Лебедям подбросим.
— Грубиян.
12
Внизу, под выносным балконом ресторана, одиноко и незаметно жил несчастный пруд. Под бликами света застойная вода его казалась искусственной, неживой, дальше к центру она жирно темнела. Зеленоватая мутная ряска тянулась дугообразно от ресторана к ближним липам. Грязно светлели окурки, огрызки, куски недоеденного хлеба. Утки сбились к домику, а два черных лебедя, потеряв природную гордость, выпрашивали подачку, плавая вдоль берега.
— Был?
— Пока все в тумане. Твои тусовщики — в дупель. Не жди. Очухаются, приползут. Если очухаются. Хуже другое. Третий, Серый, как ты говоришь, смылся. Умотылял. Ни «Жигулевича», ни приставки. Кто он?
— Понятия не имею.
— Допустим. Он их поил. Как я понимаю, о целью. Ворюга. Почерк знакомый. Втихаря. Сидел и носа не показывал. Пока не подсидел. Налакались твои клиенты вусмерть, а Серый не пил, в фикус сливал.
— В какой фикус?
— Африканский такой, в деревянной кадушке.