Нибелунги
Шрифт:
К своему вящему удивлению, Гунтар был сражён богатством и красотой подарков. Невольно он подумал, что ни лангобарды, ни тюринги не умеют так искусно гранить камни и изготавливать столь изящные украшения. Наверняка они византийского происхождения и стали добычей во время одного из походов лангобардов с гуннами в бассейн Понта Эвксинского. Вероятно, кому-то из тамошних царьков пришлось расстаться со своей сокровищницей.
Альбоин с превеликим удовлетворением заметил, что король сражён красотой драгоценных камней. Он улыбнулся, подумав: «Пусть лангобарды не так утончены, как бургунды, зато мы – истинные
Наконец Гунтар совладал с собой и милостиво произнёс:
– Благодарю короля Агинмульда за столь щедрые дары.
Посланник подобострастно поклонился.
– Мой король также выражает надежду, что недавний пограничный инцидент… – он многозначительно посмотрел на Гунтара, – не станет препятствием для того, чтобы два великих дома породнились.
Гунтар удивлённо «вскинул» густые чёрные брови и понял наконец цель визита посланника. Однако решил занять выжидательную позицию. Петроний же, находившийся подле трона, несколько раз крякнул, мотнул головой, словно бык, отгонявший назойливую муху, и воззрился на рядом стоявшего Гернота. Тот неожиданно подмигнул советнику, также понимая, что речь пойдёт о сватовстве.
Гизельхар на встрече с лангобардом не присутствовал, ибо был занят тем, что строил планы военных кампаний, позволивших бы ему захватить хоть какое-нибудь королевство. Увы, но подходящих королевств поблизости почему-то не было, да и с дружиной приходилось повременить… Словом, новые земли Гизельхар завоёвывал и бросал к ногам Сибиллы лишь в своём воображении.
Тем временем Альбоин продолжил:
– Король Агинмульд наслышан о госпоже Кримхильде. Певцы, что достигли лангобардского королевства, восхваляли её несравненную красоту… Я даже записал на латыни одну песнь…
Посланник, словно фокусник, извлёк из длинного рукава нарядной туники свиток. Развернул его, откашлялся и прочитал с выражением:
– Мне причиняет боль то, что я расстался с прекрасной Кримхильдой, не посмев сказать ей, как я люблю ее. Я не сделал это из-за завистников, от которых я никогда не получали признака привязанности. Тот, кто разгромил Ад, пусть заставит их кричать и страдать.
Они хотят стеречь меня, хотя это делать им не к лицу, так они показывают свою зависть. Но это им мало поможет. Они скорее направят Рейнпо направлению к По, прежде чем я оставлю ту, будь что будет, которой я служил [18] .
18
Стихотворение принадлежит перу Фридриха фон Хаузена. Поэзия германских миннезингеров. Проект «Русская планета». Библиотека «ВАВИЛОН». Переводчик, увы, не указан.
Альбоин умолк. Гунтар, Петроний и Гернот ещё какое-то время пребывали под впечатлением стихотворения. Посланник не торопился, понимая, что кичливые бургунды не ожидали услышать такого из уст дикого лангобарда.
– Песнь прекрасна… – наконец вымолвил Гунтар.
Лангобард, не сомневаясь в этом, поклонился.
– Так каков будет ваш ответ, повелитель Бургундии? – лукаво прищурившись, поинтересовался Альбоин.
– Я должен всесторонне обдумать предложение короля Агинмульда. Вы как посланник понимаете всю ответственность, внезапно возложенную на мои плечи. Поэтому я предлагаю вам воспользоваться моим гостеприимством, погостив в резиденции… А затем сообщить о моём ответе своему королю. Я же тем временем соберу государственный совет, потому как рассматриваю предстоящий союз не только как брачный, но и как стратегический…
Альбоин просиял, не ожидая услышать столь мудрого и в какой-то мере витиеватого ответа. В целом он был доволен: по всему было видно, король бургундов настроен весьма серьёзно.
– Благодарю вас, повелитель Бургундии. Однако у меня есть одна просьба…
– Слушаю вас, досточтимый Альбоин.
– Я так много слышал о красоте вашей сестры, что хотел бы увидеть Кримхильду воочию, дабы поделиться впечатлениями со своим королём.
Гунтар замешкался с ответом. Он устремил взор на Петрония: тот же отрицательно покачал головой. Гунтару не понравилась реакция советника, и он наконец ответил:
– Разумеется, Альбоин. Но лучше увидеть мою сестру так, чтобы она ни о чём пока не догадывалась. Ни к чему тревожить девичье воображение раньше времени. Я сообщу вам о такой возможности отдельно…
Лангобард, преисполненный надежды, откланялся и в сопровождении своих людей покинул приёмный зал.
Петроний хранил глубокомысленное молчание. Гернота же, напротив, прямо-таки распирало высказаться:
– Гунтар! Насколько я понял, король диких лангобардов намерен жениться на нашей сестрице!
– Да, ты всё правильно понял… – подтвердил король, вставая наконец с трона. – Однако лангобарды не такие уж дикие… Посмотри, какие камни и украшения прислал их король.
Гернот стремглав бросился к открытым ларцам. Он опустился на мозаичный пол перед одним из них, наполненным драгоценными камнями и, не удержавшись, зачерпнул пригоршню гранатов, лежавших сверху.
– Словно запёкшиеся капли крови… – зачарованно произнёс он.
Петроний многозначительно откашлялся. Гунтар обернулся и пристально воззрился на советника.
– Ты хочешь что-то сказать, Петроний?
– Да, мой король… По поводу прозвучавшего предложения.
– Советую тебе повременить и всё как следует обдумать. Завтра я соберу совет, на котором мы обсудим предложение короля Агинмульда.
– Как вам угодно, повелитель… Могу ли я удалиться?
Гунтар милостиво кивнул. Петроний покинул приёмный зал, Гернот по-прежнему созерцал драгоценные камни. Они притягивали и манили его…
Гунтар удалился в свой кабинет, дабы собраться с мыслями. Гернот же поспешил в покои матушки. Она и её компаньонки занимались вышиванием. Утта оторвалась от своего кропотливого занятия и воззрилась на вошедшего сына.
– Матушка, могу ли я поговорить с вами?
Утта удивилась: в голосе сына послышались взволнованные нотки. Она встала с мягкого, обшитого бархатом табурета.
– Нам лучше отойти… – произнесла она, заметив уже любопытное взоры компаньонок. И увлекла сына в дальний угол комнаты, где стоял низкий столик, вокруг которого были разбросаны цветные подушки. Компаньонки, сыновья и дочь, часто посещавшие покои королевы-матери, любили понежиться на них. Однако Утта предпочитала сидеть на стуле, стоявшем тут же подле подушек.