Ничего неизменного
Шрифт:
— У меня тут какой-то мертвый мальчик. Он очень переживает. Но я совсем не могу его понять. Его английский еще хуже, чем у тебя, мне даже кажется, что это вообще не английский. Уилл, по-моему, за ним гнались венаторы. Какие-то четверо придурков на машине. Они упали в каньон и умерли. Точно умерли, я проверила, но я не знаю, венаторы они или нет.
Ну, а кто больше-то? Кто продолжит погоню за парнем, убегающим от автомобиля со скоростью миль тридцать в час, если не быстрее? Понятно, что нельзя списывать со счетов вусмерть обдолбаных утырков, которых в этом тийре столько, что найти кровь без дури — проблема в любое время суток, но Заноза был уверен, что за парнишкой гнались
Ладно, хотя бы с трупами проблем не будет. Четверо живых свалились в каньон и разбились насмерть. Ничего необычного. Ничего, что следовало бы скрывать. Эшива умеет обставлять дела так, что не придерешься.
— Я понял, — сказал он. — Парень вменяемый, или как?
— Ну-у, — протянула Эшива, неуверенно, — он уже никуда не бежит, но поскольку я не понимаю, о чем он рассказывает, я не знаю, все ли у него хорошо с головой.
— Эшива… — Заноза сосчитал до трех, — если не ты, то кто?
Вообще-то, он любил делать ей комплименты, и, Аллах свидетель, все они были искренними, от чистого сердца. Но порой Эшива как будто забывала о том, что она — старый и мудрый вампир, и начинала вести себя как блондинка с пляжа.
— И правда, — медом пролилось в трубке, — я и забыла. Ты знаешь, мой сладкий, с головой у него все совсем не так, как у тебя. Не скажу, что лучше, — Заноза как наяву увидел эту улыбку: «мой-господин-всегда-прав-а-я-всегда-могу-плюнуть-ему-в-чай», — просто он не сумасшедший.
— Ок. Тогда постарайся объяснить ему, что надо немного подождать.
— Ты приедешь?
— Да, конечно.
— Вы охотитесь?
— Нет.
— Хасан такой скучный! — кажется, Эшива пренебрежительно скривила губы. — Поохотимся, когда разберемся с мальчиком?
— Да. Обязательно.
— Будет весело. Приезжай, я жду.
На ужины с кем-нибудь из своего Стада Хасан всегда ездил, как на свидания.
— Это же дамы, — объяснил он однажды, еще в Лондоне. — Я не могу щелкать пальцами и приказывать им: «быстро сюда!»
— И это говорит турок? — Заноза пришел в восторг. — Нет, правда! Ты точно турок?
Хасан щелкнул пальцами и приказал:
— Брысь отсюда!
Ну да. Турок. Никаких сомнений. Типично турецкий, тоталитарный, теократический и безапелляционный способ отвечать на неудобные вопросы и разрешать неудобные ситуации. Но отношение к женщинам — европейское, будто пришедшее из романов — Занозу, помнится, восхитило. С тех пор он не раз убедился, что так по-джентльменски Хасан относится отнюдь не к каждой леди, а про женщин, которые под определение «леди» не подпадали, и говорить не приходилось. И все же, все же — на встречи с дамами из Стада Хасан ездил, как на свидания. Потому что, «это же дамы».
Сам Заноза, не будучи турком и будучи до мозга костей джентльменом, не утруждал себя тем, чтобы специально назначать встречи, куда-то ехать, тратить время. Его Стадо, большая часть его Стада, тусовалась в одном и том же месте. Приезжай, смотри, кто тут есть, выбирай и ешь. Отчасти даже напоминает охоту. Только охотиться не нужно — все и так твои.
Эшива не права, Хасан не скучный. Не так уж редко они выходили на охоту — давали повод для очередной волны сплетен — и Занозе не надоедало смотреть на то, как Турок выбирает себе цель, как цель становится добычей. Это всегда была игра, такая, в которую Заноза не научился бы выигрывать, даже если б очень захотел. Для того чтоб так играть, так охотиться, нужно было прожить живым хотя
Заноза и не пытался никогда. Ни повзрослеть, ни охотиться, как Хасан. Но смотреть на его охоту мог до бесконечности.
Сегодня, однако, Хасан ужинал, как джентльмен, и Заноза не мог рассказать ему о звонке Эшивы — последнее дело отвлекать друга во время свидания. Он позвонил Арни, велел передать Турку, что уехал в табор. Арни глумливым голосом пожелал удачи. Как будто встреча с Эшивой могла сложиться неудачно, или как будто у Занозы вообще хоть что-то могло сложиться неудачно.
Любопытство заставляло гнать машину быстрее чем обычно, и в трейлерный поселок, расположившийся в чистом поле, он влетел на десять минут раньше срока, который сам же себе и положил.
Стоящие по кругу фургоны были сцеплены между собой цепями. Вагенбург, без дураков, ни въехать, ни выехать. Но его автомобиль опознали издалека — и темнота не помешала — одну из цепей сняли загодя. Посигналили фонарем, мол, сюда давай.
Эшива никогда не выходила его встречать. Не по чину. Она неизменно соблюдала правило: вампир — господин, люди — слуги. И вела себя как госпожа. И в лучших отелях мировых столиц, и в любом из своих коттеджиков, разбросанных по всему тийру, и в таборе. Любое свое убежище превращала в резиденцию, в крайнем случае — в летний дворец. Ей докладывали о визитах. Провожали визитеров в гостиную, где полагалось ждать, пока Эшива решала, в настроении ли она принимать гостей. И лишь потом, в зависимости от настроения, она могла выйти в гостиную, а могла передать, что ночь не приемная.
На цыган эти ее манеры производили необъяснимо сильное впечатление. Не только на Слуг, не только на ее табор, а вообще на всех. Заноза никогда не разделял романтического представления о цыганах, как о народе гордом и вольнолюбивом — любой, у кого есть поместье мало-мальски приличных размеров, и кому приходилось гонять таборы со своей земли, знает, что цыгане горды от лени, а вольнолюбивы — от гордости. Но что Заноза точно знал, так это то, что к женщинам они относятся так же, как турки. Если не хуже. И даже с поправкой на то, что Эшива — вампир, и наделена тем самым, пресловутым «магнетизмом», о котором говорил Мартин, это все равно не объясняло почтения, с которым относились к ней в любом из таборов любого государства. Что-то там было еще. Фокусы ли ее, или что-то реальное, что-то не в крови, но в происхождении. В конце концов, гадать она училась не после смерти, и молиться так, что молитва срабатывала — тоже. Да и насчет фокусов, Заноза сильно сомневался, что все они объясняются дайнами.
В своем таборе Эшива занимала сразу четыре трейлера. Спальня, ванная, гостиная и гардероб. Поставленные квадратом, трейлеры создавали еще и внутренний дворик с фонтаном, цветущими кустами и канарейками в золоченых клетках. Дворик был настоящим. Фонтан и кусты — фокусами. А насчет канарейки ясности не было. Эшива, в ответ на вопросы, лишь улыбалась и говорила, что в женщине должны быть загадка.
Заноза не понимал, почему загадкой в женщине непременно должна быть не способная заткнуться птичка размером с абрикос, и бешено-желтого цвета, но, скорее всего, это непонимание было обязательным условием женской загадочности. А за исключением канарейки, Эшива была совершенно нормальной. И с чувством юмора. Что немаловажно для дамы, возраст которой так далеко перевалил за сотню, что его стало приличным и спрашивать, и называть.