Ничего
Шрифт:
– Ну, милостивый государь, мне ещё во сне не хватало твоих конфузов в уборной! Я, признаться, на свой лад мнителен и брезглив. От твоего едкого конфуза в уборной, я бы наверняка задохнулся. Ты как полагаешь?
– Я полагаю, что в таких вещах, я над собой не властен.
– Вот не случайно тебя мамка «горемыкой» прозывала. – обескуражено присвистнул привратник. – Столько много полезных советов знаешь, а когда подсказка надобна – тебя не дозовёшься. То с мусорными вёдрами по всей окрестности носишься, то в уборной конфузишься. Отучись-ка ты, братец,
– Так я нечаянно ТОГДА в уборной конфузился. – захотел оправдаться служка.
– За нечаянно – бьют отчаянно! – сказал, как отрезал, Назапор. – А вот я на сегодняшнею ночь запру уборную, и ключ себе под подушку положу: попробуй-ка тогда не прибеги ко мне и не напомни, сколько я насчитал пятен.
– Ну и попробую. – не без робости буркнул Обрыган.
– А вот что тебе в конце концов угрожает! – привратник смастерил здоровенный тяпляпый кулак. – И называется сия грозная штуковина – дулей! Запомни на будущее!..
Служка-помоечник сказал, что посторонние дули не представляют для него интереса, а вот укрывательство ключей под подушку попахивает подлостью. И если с ним намерены так нехорошо обращаться, то он должен предупредить, что приучен посещать даже крепко запертые уборные, обделывая их, если не внутри, то снаружи. Привратник Назапор возмущённо ахнул.
– Вонищи много будет! – торжественно пообещал Обрыган.
Привратник Назапор покачал головой, явно забирая назад своё обещание запереть уборную на ключ.
– Ох и скупердяй наш хозяин. – затянул прежнею волынку служка-постельничий, разряжая обстановку. – Всё жалуется, что у него дубликаты мозгов кто-то ворует. Он их производить не успевает, и не знает куда прятать. А я думаю, что это старческие болезни его одолевают, и он ничего не помнит, хоть с мозгами, хоть без оных. Кому нужны его мозги, когда у каждого свои имеются?.. Два мозга в одну голову не поместятся. Верно?..
– Верно, верно. – подтвердили слуги.
И только пёсик Кабыздох трусливо поджал уши и притих.
– Чего это ты притих?.. – насторожился Назапор.
– Да так.
– Чего это да так?..
– Я ведь… – помялся пёсик Кабыздох. – Я ведь без злого умысла.
– Знаем, что ты без злого умысла. Да только ты дурачок, и от тебя всякого можно ожидать. Признавайся, ты хозяйские мозги воруешь?..
– Я ведь… – скорчил извиняющуюся физиономию пёсик. – Я не думал сперва, когда в первый раз евонные мозги нашёл и слопал. Я думал, лепёшка такая интересная лежит. Съел, а она вкусной оказалась. Вот меня с тех пор и тянет к евонным мозгам, и ничего поделать с собой не могу. Только пожалейте вы меня, братцы, и не рассказывайте никому про мои шалости.
– Ладно, не расскажем. Но с тебя бутылка, раз такое дело. В следующий раз занесёшь.
– Обязательно занесу. – пообещал Кабыздох, весело виляя хвостиком.
– Шалун, однако. – проворчал выдра Подхалимка.
III
С улицы раздался оглушительно-дробный звук скрипучих фанфар и конского ржания. У привратницкой остановилась здоровенная императорская карета, запряжённая в шестёрку лошадей, с кучером в атласной ливрее, озорно посвистывающим и вертящим длинным кнутом над головой. Также на укладистом облучке кареты восседали напыщенно-сардонические форейторы, непрерывно жующие какую-то невидимую закусь, и кладбищенский сторож Михеич, припахивающий чесноком и философской неспешностью.
– Разгружай! – приказал Михеич форейторам, распахивая с двух сторон двери кареты. Экипаж оказался плотно, словно поленницей дров, забит мертвяками.
Привратник Назапор и пёсик Кабыздох покинули весёлую компанию, чтоб надлежащим образом встретить гостей. Теперь они рассматривали содержимое кареты, надеясь, что всё это им примерещилось.
– Все твои? – наконец-то спросил Кабыздох про мертвяков у Михеича. – Или с соседнего кладбища с пяток прихватил?
– Все мои. – явно уважая достоинства своего кладбища и своих мертвяков, произнёс Михеич. – Прошедший месяц урожайным удался. Итить-его-колотить.
– Холера? – понимающе нахмурился Назапор.
– Инфлюэнца. – ревниво поправил привратника Михеич, уважающий в любом деле точность.
Незамедлил подняться из бункера, к воротам замка Недосягаемых Умыслов, и патологоанатом Вдрыбадан, с профессиональным интересом разглядывая партию новоприбывших.
– Славный старичок какой, головушка большая, тыковкой… Вот эта тётка, кажется, очень знакомой, вроде видел её в магазине давеча, спички покупал… А этот почему у вас без рук?
– Отвалились, ёптысь. Атрофировались за ненадобностью. – толково отвечал Михеич, впрочем, стараясь не вдаваться в подробности. Некоторые предложения он не мог договаривать до конца, потому что буквы в словах рассыпались, как шарики, и собрать их заново было невозможно.
– Ты мне тут эволюционную диалектику не включай. – погрозил пальцем Вдрыбадан. – Здесь люди с университетским образованием, сами всё поймут… А у этого что с лицом?.. Умер от аэтоэротического удушения?..
– Вы учёный человек, вам видней. – буркнул Михеич. – А я с жёнкой евонной разговаривал намедни, ничего она не говорила, чтоб кто-то муженька душил. Сказала, что кастрировал сам себя, незадолго до смерти. Шурундулы отрезал.
Михеич подпустил морковно-свекольный румянец на щёках. О некоторых вещах ему было неудобно говорить вслух.
– Ну и что мне делать с таким?.. – возмутился Вдрыбадан. – Мне нужны, которые с мозгами, а у этого явно мозгов нет и не было. Вези его обратно.
Одна из цветочных клумб маскировала люк, из которого выползла длинная подъёмно-транспортная лента, и именно на неё следовало поочерёдно складывать мертвяков. Лента увозила их прямиком в бункер, поближе к холодильным камерам. Форейторы и кучер дружно принялись за работу.
– Зачем ему столько?.. – имея в виду мистера Жжуть и трупы, спросил Михеич у патологоанатома.