Ничто не случайно
Шрифт:
– По крайней мере, меня не занесло на ржаное поле. – Он выскользнул из ремней и принялся собирать стропы в длинную косу. Спустя минуту приземлился Пол и подошел к нам.
– Слушай, я-таки свалился с этой высоты, как огонь, – сказал он. – Как тебе это скольжение? Я буквально заставил его встать на крыло, верно? А потом КАМНЕМ вниз! Что ты об этом думаешь?
– Я не видел твоего скольжения, Пол. Я снимал Стью.
В этот самый момент к нашей компании подошла девочка лет шести-семи, протянула маленький неисписанный блокнот и робко попросила у Стью автограф.
– У меня? –
Она кивнула. Он смело поставил свою подпись на бумаге, и девочка убежала со своим призом.
– ЗВЕЗДА! – сказал Хансен. – Все хотят видеть только ЗВЕЗДУ! Никто не видит моего выдающегося скольжения, потому что НА СЦЕНЕ старый охотник за славой!
– Мне очень жаль, Пол, – сказал Стью.
Я в душе решил купить в десятицентовом магазине коробочку золотых звезд и расклеить их на всех вещах Стью.
Звезда сразу же разложила свой парашют и целиком погрузилась в его укладку на завтра. Я отправился к биплану, и Пол пошел за мной следом.
– Пока пассажиров больше нет, – сказал он.
– Затишье перед бурей. – Я похлопал по борту биплана. – Хочешь полетать на нем?
Это был вопрос, чреватый последствиями. Старый биплан Детройт-Паркс, как я неустанно твердил Полу, был самым трудным самолетом, который я когда-либо осваивал.
– Тут какой-то боковой ветерок, – состорожничал он, давая мне возможность отменить приглашение.
– Проблем не будет, если ты не будешь спать при посадке, – сказал я. – Он в воздухе словно котенок, но при посадке держи ухо востро. Временами ему хочется повилять, так что приходится быть начеку, чтобы выровнять его ручкой газа и рулями. У тебя все отлично получится.
Ни слова не говоря, он быстренько забрался в кабину и натянул шлем и очки. Я завел вручную инерционный стартер, крикнул «Готово!» и отскочил в сторону, как только взревел мотор. Странное это было чувство – видеть, как заводится твой самолет, а в кабине сидит другой человек.
Я обошел самолет и облокотился о фюзеляж рядом с его плечом.
– Не забудь, развернись лучше на новый заход, если посадка тебе не понравится. Горючего у тебя на полтора часа, так что здесь проблем не будет. Если он вздумает вилять, врежь ему газом и рулями.
Пол кивнул и, взревев мотором, двинул самолет вперед, на взлетную полосу. Я вернулся, взял его кинокамеру, навел фокус и следил за его взлетом через видоискатель. Я чувствовал себя так, словно это был мой первый одиночный вылет на биплане, а не Пола. Но вот он гладко взлетел и начал набирать высоту, а я был поражен тем, как красиво биплан смотрится в воздухе, да еще нежным, мягким рокотом двигателя, доносившимся издалека.
Они набрали высоту, сделали разворот и плавно устремились вниз, пока я шел с кинокамерой к дальнему концу посадочной полосы, готовясь отснять посадку. Я все еще нервничал, почувствовав себя одиноким без самолета. Там, в высоте, кружил весь мой мир этого лета, и сейчас он был во власти другого человека. У меня было всего четверо друзей, которым я мог бы позволить сесть за штурвал этого самолета, и Хансен был одним из них. Ну и что, думал я. Вот он возьмет да и разобьет
Сейчас Полу представился шанс, которого он ожидал два года. Он был хорошим пилотом и теперь мерился силами с самой трудной машиной, о которой он когда-либо слышал.
Далеко вверху рокот биплана совершенно стих, и, наблюдая за тем, как он проходит через ряд срывов, пока Пол учится управлять им на малых скоростях, я знал, что он при этом чувствует. Управление закрылками никуда не годилось, руль высоты был паршивый, и сейчас ручка управления мертво и бесполезно болталась в его руке. Лучшим средством управления, остававшимся в его распоряжении, было рулевое управление, но там, где оно больше всего ему понадобится, когда он покатится по земле после приземления, оно окажется бесполезным. Чтобы заставить самолет слушаться, чтобы не дать ему разлететься на куски в бешеном, все корежащем кувыркании по земле, требовался хороший удар по педали, газ, руль и мощный порыв ветра.
Мотор снова взревел, когда он разобрался, сколько ветра выдержит его руль. Молодец, подумал я, знакомься с ним понемногу.
Последние мои тревоги рассеялись, когда я уяснил себе, что главное – это то, что мой друг встретился со своим персональным вызовом и нашел в себе достаточно мужества и уверенности, чтобы ему противостоять.
Он сделал несколько широких разворотов с набором высоты, затем на большой скорости пронесся над самой травой. Я заснял этот пролет его кинокамерой и пожалел, что не могу напомнить ему, что, когда он будет заходить на посадку, большой серебристый нос самолета окажется приподнятым у него перед глазами, так что он ничего не будет видеть. Это все равно, что пытаться сесть вслепую, и он должен все сделать правильно, причем с первого же раза.
Как бы я себя чувствовал на его месте? Трудно сказать. Когда-то давно, когда я только начинал летать, что-то внутри меня щелкнуло, и я завоевал их доверие. Тогда я в душе понял, что смогу летать на любом когда-либо построенном самолете, – от планера до реактивного лайнера. Так это было или нет, можно было выяснить только на практике, но уверенность оставалась, и я не побоялся бы поднять в воздух все, что имеет крылья. Хорошее чувство – эта самая уверенность – и вот Пол работал в небе, чтобы услышать в себе такой же самый щелчок.
Биплан развернулся на посадку, достаточно близко от полосы, чтобы успеть сесть независимо от того, заглохнет мотор или нет. Он несся к траве, постепенно снижая скорость, плавно, ровно, над деревьями, над шоссе, с тихо посвистывающими расчалками и снизившим обороты двигателем, над оградой в конце полосы, начал планировать, все гладко, без сучка и задоринки. Пока он все держит под контролем, он в безопасности, думал я, следя за ним через видоискатель и держа палец на затворе, подающем ток от батареек к кассетам с пленкой.