Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2
Шрифт:
«Я не трус, – отвечал его отец. – Мне нечего бояться. Я не хочу новое тело, но я знаю, что это тело мне очень скоро придется оставить. Я знаю, что я уже на пути к Богу, но я иду туда без всякого страха. Когда придет мое время, я встану перед ним и скажу: „Я отец этого просветленного человека, который сейчас идет по Земле. Он – настоящий правитель этой Вселенной. Никто не может судить меня здесь. Я отец Властителя Мира“».
Несмотря на то что он говорил прерывающимся шепотом, в его словах была пламенная гордость. Он знал, что всю свою жизнь он прожил с Богом и он и в самом деле не боялся ничего, что могло случиться с ним после смерти.
Он замолчал, но через несколько минут
«Смотрите! Смотрите! – закричал он. – Боги пришли сюда! Я вижу их всех! Все они кружатся вокруг моего сына и поклоняются ему. Вся Вселенная кружится вокруг него. Я вижу это собственными глазами!»
Как прекрасны были его глаза! Ни Пападжи, ни я не видели того, что видел он, но одни только его глаза были достаточным доказательством того, что он был свидетелем божественного видения.
В конце, когда это видение угасло, он прошептал: «Какое благословение для меня – увидеть эту крошечную частичку царства моего сына! Есть ли еще один такой отец во Вселенной, который получил бы такое благословение?»
Это было огромное счастье – быть свидетелем этого изумительного зрелища. Братья и сестры Пападжи сидели снаружи палаты. Только Пападжи и я были в эти драгоценные мгновения.
Это было не последнее откровение этой ночи. Около 3 часов ночи, пока я все еще сидел возле кровати, Пападжи благословил меня изумительным видением – лично для меня. Когда я вспоминаю об этом сейчас, чтобы описать его, оно встает перед моими глазами так, словно это случилось вчера, а не двадцать с лишним лет назад. Отец Пападжи описывал видение, в котором вся Вселенная, все боги и богини вращались вокруг его сына. Теперь и я видел нечто очень похожее.
Я видел бесчисленных богов и богинь, которые кружились вокруг Пападжи и Раманы Махарши. Позади этих божеств все звезды и планеты тоже кружились вокруг них. И Пападжи, и Махарши были в коронах, как на изображениях индийских королей. Мощный золотой свет заливал всю картину. Блаженство и экстаз ошеломили меня.
Через какое-то время я услышал, как в палату вошла Сумитра, сестра Пападжи. Я услышал, как она закричала: «Ом Пракаш сейчас упадет! Держи его!»
Пападжи кинулся ко мне и подхватил, пока я не упал на пол. Он рывком поставил меня на ноги, обхватил руками и заставил меня выйти из палаты. Я не хотел уходить, но Пападжи вывел меня силой. Мы вышли из больницы и начали ходить вверх и вниз по пустынным окрестным улицам. Я хотел удержать это видение, но Пападжи решительно выводил меня из него, обсуждая мои планы на завтра. Я раньше говорил ему, что на следующий день собираюсь ехать в Канпур, чтобы сделать там кое-какие дела. Пападжи начал говорить о том, что я буду там делать и заставлял меня сосредоточиться на том, что он говорил. Постепенно мой ум вернулся в обычное состояние. Через несколько минут прогулок по улицам и разговоров об обычных мелочах повседневной жизни я смог полностью восстановить контроль над всеми своими функциями.
Когда я достаточно пришел в себя, чтобы вести с ним разумную беседу, я сказал: «Пападжи, я уже не хочу завтра ехать в Канпур. После того, что я пережил в вашем присутствии, я чувствую, что мне надо побыть в тишине какое-то время, чтобы полностью усвоить все, что произошло сегодня».
Пападжи не согласился. «Нет, – сказал он, – ты должен некоторое время удерживать внимание на обычном мире. Вот тебе 50 рупий на дорожные расходы. Иди домой, отдохни, пока у тебя есть возможность, а завтра езжай в Канпур и делай там свои дела. Возвращайся сразу же, как только сможешь. Увидимся, когда вернешься».
Отец Пападжи умер на следующий день, пока я был в Канпуре. Я до сих пор безмерно благодарен Пападжи за то, что он был со мной в эту ночь и дал мне увидеть этот редкий и совершенный проблеск его божественной, космической формы.
Пападжи уже принял приглашение Йоахима Греберта поехать в Германию. Думая о том, что его мать не должна скорбеть об отце слишком долго, пока он будет в отъезде, он по собственному желанию взялся перебирать личные вещи отца. Во время этой процедуры он обнаружил еще несколько свидетельств, которые открыли ему полную степень отцовской преданности и восхищения.
После смерти отца мне нужно было лететь в Кельн, потому что меня пригласили туда люди, которые жили со мной в Харидваре и Ришикеше. В то время моя мать жила одна в доме недалеко от реки Гомти. Вдруг мне в голову пришла мысль, что она не должна жить в окружении личных вещей отца. Я чувствовал, что ей будет легче справиться со своей скорбью, если я унесу из дома вещи, которые все время напоминали бы ей об отце.
Я сказал ей настолько мягко, насколько мог, что я с радостью забрал бы из дома все старые вещи и заменил их новыми, которые не напоминали бы ей о покойном муже. Она согласилась. Они были женаты шестьдесят лет, но она знала, что бессмысленно продлевать свой мучительный траур.
С помощью нанятого мной мальчика я выбросил все вещи, которые были в его комнате. После этого я вычистил его комнату для пуджи и избавился от всех статуэток, книг, мал и т. п. – от всего, что было на полке в той комнате, где он проводил пуджи. Там были только две вещи, которые моя мать хотела сохранить: карманное издание Бхагавад Гиты, которое он всегда держал при себе, и его дневник, который он называл «Бортовой журнал».
Девушка из Австрии, Беттина Баумер, помогала мне перебирать его вещи. Это она нашла и открыла дневник, но она не могла прочитать его, так как он был написан на пенджаби, урду и парси. Я бегло пролистал несколько страниц и нашел стих, написанный моим отцом на урду. Там говорилось:
О глупый ум, почему ты никак не замолчишь?Разве ты не видишь своего сына?Хотя он ведет хозяйство и воспитывает детей,Он свободен [дживанмукта].Такие люди редко встречаются, даже среди садху.У него нет ни жадности, ни привязанности.Стыдись!Возможно, он стыдился того, что он не добился большего духовного прогресса в своей жизни, в то время как его сын, имея мирские обязанности, стал дживанмуктой. Мой отец за всю свою жизнь ни разу не говорил мне, что он был такого высокого мнения обо мне.
В другом месте Длинного Списка он писал, что однажды просидел пятнадцать минут без единой мысли. Все это время, как он говорил, его ум был абсолютно безмолвен. Он писал, что покой, который он ощущал в течение этого времени, никогда не приходил к нему прежде. Затем постепенно его ум начал возвращаться в привычное состояние.