Ничья на карусели
Шрифт:
Я написал в блокноте свой адрес, вырвал листок и передал ей. Она поблагодарила.
— Кстати, а что вы сделали с деньгами, которые получили за секс с теми мужчинами? — спросил я.
Она прикрыла глаза, отхлебнула виски и неожиданно прыснула:
— А как вы думаете, что я с ними сделала?
— Не знаю, — ответил я.
— Положила в банк на срочный трехлетний вклад, — сказала она.
Я засмеялся, она тоже.
— Возможно, когда истечет срок вклада, я уже буду замужем или еще где-нибудь, и деньги мне не помешают. Не правда ли?!
— Да, — согласился я.
Компания за центральным столом громко окликнула
— Мне пора, — сказала она, — простите, что заболтала.
— Не знаю, уместно ли это, но ваш рассказ показался мне интересным, — ответил я.
Она поднялась и улыбнулась. У нее была очень красивая улыбка.
— Послушайте, — сказал я, — представьте, если бы я сказал, что хочу переспать с вами за деньги. Если бы.
— Ну, — кивнула она.
— Какую сумму вы бы назвали?
Она вздохнула и задумалась секунды на три. Затем сказала с улыбкой:
— Двадцать тысяч.
Я достал из кармана брюк бумажник, пересчитал наличные. Двадцать восемь тысяч.
— Двадцать тысяч плюс гостиница плюс оплатить счет здесь плюс билет на обратную электричку — примерно так и выходит, верно?!
Действительно, сумма совпадала.
— Спокойной ночи, — сказал я.
— Спокойной вам ночи, — ответила она.
Когда я вышел на улицу, дождь кончился. Летний дождь не бывает долгим. Я взглянул вверх, небо было на редкость звездным. Лавка давно закрылась, кошка, укрывшаяся от дождя под грузовиком, исчезла. По мокрой улице я дошел до Омотэсандо и, почувствовав, что проголодался, зашел в рыбный ресторанчик и заказал угря.
Я ел угря и представлял, как переспал бы с ней за двадцать тысяч. Думал о том, что секс с ней, вероятно, оказался бы весьма неплох, но платить за него было бы странно.
Вспомнил прошлое, когда секс был бесплатным, как лесной пожар. Он ведь и правда был бесплатным, как лесной пожар.
Бейсбольное поле
— Эта история случилась пять лет назад, я тогда учился на третьем курсе и жил рядом с бейсбольным полем. Вблизи оно не выглядело таким уж огромным — поле как поле, заросшее травой. Боковое ограждение, питчерская горка, простенькое табло рядом с первой базой и металлическая сетка вокруг. На месте газона в дальней части поля растут мелкие сорняки. Небольшой туалет, никаких раздевалок или шкафчиков для одежды. Оно принадлежало металлургической компании, чей большой завод стоял неподалеку. Табличка над входом предупреждала, что посторонним вход воспрещен. По субботам и воскресеньям команды сотрудников и рабочих компании играли в бейсбол на траве. В будние дни тренировалась официальная корпоративная команда по бейсболу с резиновым мячом. Тут же занималась женская софтбольная секция. Похоже, фирма обожала бейсбол. Кстати, жить рядом с бейсбольным полем совсем неплохо. Моя квартира располагалась на втором этаже, сразу за зоной для тренера третьей базы. Открываешь окно и практически упираешься в металлическую сетку. Иногда от скуки (то есть ежедневно) я лениво наблюдал за игрой в бейсбол на траве или за тренировкой софтбольной секции. Однако поселился я там вовсе не ради бейсбола. На то была причина совершенно иного рода.
Тут парень прервал рассказ и, выудив из кармана пиджака пачку сигарет, закурил.
В тот день мы впервые встретились. У него был очень красивый почерк. Именно из-за этого великолепного почерка мне захотелось встретиться с ним. Хотя нет, его иероглифы были скорее не великолепными (их очарование не имело ничего общего с каллиграфической элегантностью), а потрясающе-неуклюже-прекрасными и очень индивидуальными. Они заваливались то влево, то вправо нелепыми кривыми столбиками — одни черточки были излишне длинны, другие, напротив, слишком коротки. Но, несмотря на все это, от его иероглифов исходило некое спокойное великодушие, казалось, они вот-вот запоют. Я впервые видел такой красивый и притягательный почерк.
Этим почерком он написал рукопись на семидесяти страницах и прислал ее мне в виде бандероли.
Мне изредка присылают рукописи. Иногда ксерокопии, иногда первые экземпляры. Наверное, следует просматривать их и писать в ответ свои впечатления или что-то в этом духе, но поскольку я не люблю да и не умею этого делать — мой взгляд слишком индивидуален, — то всегда отсылаю рукописи обратно с отказом. Считаю это непростительным, но уверен, что каждый должен черпать воду из своего колодца.
Однако я не мог не прочесть семидесяти страниц, написанных этим парнем. Одной из причин, как я уже говорил, стал его невыносимо притягательный почерк — захотелось узнать, что пишет человек с потрясающим почерком. Кроме того, к рукописи прилагалось удивительно учтивое и искреннее письмо. «Чувствую себя крайне неловко, причиняя Вам неудобства, но не могу решить самостоятельно, как поступить со своим первым произведением. Я испытываю сложные чувства — между сюжетом, который я задумал описать, и готовым рассказом пролегла громадная пропасть. Мне совершенно непонятно, что это означает для писателя. Даже краткий отзыв с Вашей стороны доставит мне величайшую радость», — говорилось в письме. Почтовая бумага и конверт подобраны со вкусом. Ни одной ошибки. В общем, я прочел его рассказ.
Действие разворачивалось на сингапурском побережье. Главный герой, двадцатипятилетний холостой клерк, берет отпуск и отправляется с любимой девушкой в Сингапур. На побережье они находят крабовый ресторанчик. Заведение рассчитано на местных жителей, и цены в нем смехотворные. Парочка обожает крабы, поэтому каждый вечер они пьют здесь сингапурское пиво и объедаются крабами — в Сингапуре десятки видов крабов и около сотни крабовых блюд.
Как-то вечером, вернувшись после ресторана в гостиничный номер, он чувствует ужасное недомогание, в туалете его рвет белым крабовым мясом. Он разглядывает плавающие в унитазе ошметки, внезапно ему кажется, что они едва заметно шевелятся. Сначала он принимает это за галлюцинацию. Но мясо действительно двигается. Морщится и судорожно вздрагивает. Это оказываются белые черви. Поверхность крабового мяса усеяна десятками крошечных белых червей одного с ним цвета.
Его снова рвет. Он блюет, пока желудок не сжимается в кулачок, блюет до последней капли желудочного сока цвета молодой зелени. Но и этого ему кажется недостаточно — он жадно пьет жидкость для полоскания рта и снова блюет. Он решает не говорить подруге о червях. Просто спрашивает, не тошнит ли ее. Она отвечает, что не тошнит, и предполагает, что он, вероятно, просто перебрал пива. Он соглашается, что наверняка так оно и есть. Между тем сегодня за ужином они ели с одной тарелки.
Ночью, рассматривая в лунном свете тело спящей женщины, он думает о мириадах крошечных червей, копошащихся в ее внутренностях.