Ницше и нимфы
Шрифт:
Обычно я не могу без смеха и без всякого милосердия смотреть на старую женщину. Как я более обширно показал в книге «Утренняя заря», я родился в юности вселенной, и не имеют значения горы и бездны, разделяющие в юности. Более того, вот, женщина споткнется, это немало, хотя меньше ореола тайны, и все же радует глаз. Но может ли этот маленький организм поглотить меня всего?
Маленькая женщина не удовлетворяет — может лишь разжечь страсть.
Но, положим, что все чудеса женщины собраны в одной — молоденькой, сияющей, с изящными длинными ногами, что может испортить страсть к ней? Много чего. Маленький прыщ у основания носа, подобного носу крестьянина,
Внезапно приходит мысль, что есть много дорог удовлетворить похоть женщины — даже такому, как я, любовь которого к женщине сжигает. Поторопитесь и приведите ее ко мне, и я буду тем скальпелем, который высечет из нее высшее наслаждение.
Когда через несколько часов после знакомства я попросил в Женеве руки девушки, вся прелесть которой вспыхнула под солнцем в портале, я испугался того, как она отреагирует на это столь поспешное предложение, которое так же вспыхнуло во мне в каком-то припадке вагнерианской чувствительности.
Но звезды в тот день были ко мне расположены, и прекрасная почитательница Эмерсона оставила меня ни с чем.
Я должен был взять пример с моего друга Буркхардта: экземпляр книги Шопенгауэра был им весь исчеркан вопросительными знаками.
Точно так же я должен был поставить вопросительные знаки ко всем женщинам, очаровывавшим меня, и, главным образом, к барышне Лу Саломе. Вера в женщин подобна идолопоклонству, и в наше время, когда принципы уже не диктуют верность, как необходимое свойство человека, мы поклоняемся идолам, облаченным в прусский мундир или в шелковые трусы. Это преклонение перед идолом, будь то правительство или девушка, не указывает на угасание язычества, а просто является — тупостью.
Фридрих Великий сказал: «Если бы мне было дано прожить еще раз, и тогда бы я пожертвовал жизнью во имя родины. И не слава — перед моим взором, только лишь государство». Конечно же, Фридрих в своей лжи в стиле Макиавелли, лгал, как барон Мюнхгаузен. Но даже если он искренне говорил эти слова, все равно он — коронованный дурак.
Здоровое чувство толкает рожать идеи и теории в человеке, ибо иначе они будут блуждать, как тени в преисподней Гомера, подобно привидениям, обреченным на исчезновение.
Это здоровое чувство толкало меня просить у девицы в Женеве руки после первой же встречи. Но мне следовало помнить, что девица эта — мимолетное создание абсолютной красоты Платона, которую можно схватить лишь воображением творца в момент чувственной тяги, когда Нимфа Лорелея поет дикую свою песню, сидя на утесе, над Рейном, и завлекает на гибель рыбаков.
Но блондиночка сама представлялась мне образом Лонгфелло из его стихотворения «Excelsior». Более того, это наводило меня на мысль о литературной краже моей идеи «Сверхчеловека», пока не выяснилось что эта жемчужина поэзии — «Excelsior» — моего возраста. С тех пор я расположен сердцем к этому поэту из Новой Англии, хотя дошло до меня, что все проститутки Америки любят декламировать его стихи.
Они подобны Титании, что в свете луны забывает мой облик, и свои поцелуи отдает ослу. Такова судьба живого льва среди ослов.
Я взираю с вершины горы — что у меня общего со стадами скота в долине, что у меня общего с жеребцами, бегущими к кобылам по зову природы?
Только Аспазия может понять мое вожделение и мою любовь, ибо жила во времена Перикла, когда дух был плотью и плоть — духом, и оба они слились в любви свадеб.
Но Афины дали дорогу будущей
Существует ли прямая связь между полным желудком и романтической любовью, вовсе не знакомой дикарям джунглей, многие из которых вычеркнули из своего языка слово «любовь», заменив ее словом «голод»?
Христианские миссионеры, проповедующие туземцам, не в силах вбить в них понятие «бог», ибо желание туземной души — не бог, а бифштекс из мяса слона или дикого кабана.
Я же явно нанес ущерб профессии филолога — области моей деятельности в Базеле, ибо как оскандалившийся Кандид был изгнан из замка любви градом ударов.
Женщины, подобно евреям, никогда не получали статус смертных. Или они — ангелы или бесы, или то и другое вместе. Они толпятся на лестнице Иакова между раем и адом. Они не получают право на существование, ибо они и есть — существование, выражая телом своим вечную суть добра и зла. И так как женщина это сила природы, глупо обвинять ее в ущербной нравственности, как глупо обвинять молнию, которая ударила в церковь, подняв на смех Бога.
Глядя на сочное, влекущее соблазном вгрызться в него — яблоко, которое долго, медленно, но упорно вырастает из малого семени, я думаю о медленном созревании человеческого рода, порожденного женщиной и предназначенного, вопреки всему, к выживанию. Глуп вопрос: какова цель этого выживания. Оно не подается объяснению, ибо это — «чудо вопреки».
Своим феноменом бессмертие, через «вечное возвращение того же самого», то есть беспрерывной цепи возрождений, никогда не надоедающих, каждый раз поражающих новизной, хотя и заранее досконально известных изначально, ставит в тупик человеческий разум своим невероятным упорством. Оно как бы стоит за пределом всех возможных объяснений, которые, напрягая до предела интеллект, пытаются дотянуться до последнего понимания.
Разум теряется, подозревая, что разгадка проста, но недостижима и непостижима. Это не оставляющее душу побуждение подобно изначальному пробуждению мира, начало которого не раскрываемо. Потому смешным кажется стремление человеческого разума — определить «конец дней», «прекращение течения времени». Это подобно загадке и тайне Вечно Женственного, которое, кажется, из Ничто породило жизнь.
Аристид был изгнан, когда люди устали называть его «праведником». Люди ослепляют себя человеческой логикой, когда ищут оправдания себе за счет вечной Женщины — загадки всех времен.
Тяга к порядочности и приличию — иллюзия. Это просто фантазия, которому верят редкие женщины. Их непорочность — это достижение мужчины — победа обмана над женской природой.
Было бы дано мне второе детство, кажется мне, я бы предпочел публичный дом праведному и ханжескому дому, в котором рос.
Облик женщины, если бы я еще случайно был в нее влюблен, предстает передо мной как из рук вон выходящее явление. Конечно, это я из рук вон выходящий. Как последователь Диониса, я беспутен, хотя никогда не был распутным. Я человек богемы, не берущий в рот ни капли спиртного.