Нидерланды. Каприз истории
Шрифт:
Пастор Сюлко Pay посетил больного и в четверть пятого зашел в лавку. В двух маленьких школах квартала — в частной еврейской школе Давида Хагенса и в муниципальной, находившейся в доме учителя Фенкера, — еще полно детей. В доме городского секретаря в отставке Йосиаса Йохана Хюбрехта в тот январский день слуга заканчивал сервировку стола для праздничного семейного ужина: на несколько дней приехала погостить племянница; четыре дочери хозяина наряжались и, как всегда, не могли решить, какие ленты вплести в волосы. А команда судна с порохом, вероятно, готовила пикшу с картошкой.
Обветшалые школьные здания при взрыве мгновенно развалились, как карточные домики. От профессора Лукаса на крыльце Беннетов остались только пряжка от башмака и футляр для очков. О страшном конце веселой
Лейденская катастрофа произошла в самый неблагоприятный период экономической истории Нидерландов. Вследствие британской морской блокады колонии стали недоступными, Франция в больших объемах вытягивала капиталы и товары, банки и финансовый рынок в целом утратили доверие, работа амстердамских денежных и торговых механизмов по большей части застопорилась. Убытки Объединенной Ост-Индской компании в последние десятилетия XVIII века неуклонно росли, 17 марта 1798 года она была де-факто распущена, а 1 января 1800 года официально наступил конец этой всемирно известной мультинациональной компании. Двумя десятилетиями позлее, в 1822 году, ее огромное складское здание развалилось в одну ночь, просто по причине заброшенности и ветхости.
Последующие три четверти века были временем застоя и нищеты. Многие старые торговые города пришли в упадок. Два студента из Лейдена, Якоб ван Леннеп и Дирк ван Хогендорп, которые в 1823 году все лето странствовали по Нидерландам, описывают пастбища в Энкхёйзене, где раньше высились величественные здания; Ставерен «как печальный пример былого величия»; Хинделопен, где они, пройдя две улицы, «не встретили ни одного живого существа… кроме петуха и собаки».
В больших городах от четверти до трети населения жили на подаяние. Сельская местность стала небезопасной из-за больших групп бедноты, состоявших из бродяг и целых семей, которые, будучи изгнаны из городов, скитались от фермы к ферме, прося милостыню. Четверть младенцев умирало в первый год жизни. Каждый двенадцатый житель Амстердама обитал в подвале. К 1851 году за целых сто лет в Амстердаме не было построено ни одного особняка.
«Это замершая, спящая страна, — писали братья Эдмон и Жюль де Гонкуры, парижский писательский дуэт, в свой приезд сюда в 1861 году. — Ты выходишь из музея и встречаешь дом или канал абсолютно такие же, какие ты только что видел на картине Питера де Хооха». Потомки купцов и банкиров, которые в начале XVIII века финансировали осушение Беемстера, не решились бы теперь со своими деньгами затеять даже постройку водопровода, — первый амстердамский водопровод, снабжавший город очищенной пресной водой из большого естественного резервуара дюн, был открыт в 1853 году только благодаря английскому капиталу. Лишь в последние десятилетия XIX века нидерландские инвесторы вернули доверие к себе. Гонкуры пишут: «Бледная и холодная раса, люди с характером терпеливым, как вода, с жизнями, ровными как поверхность каналов; плоть здесь водяниста. Голландия могла бы быть вновь обретенным раем для бобров из Ноева ковчега. Страна, стоящая на якоре, бобры в сыре — такова Голландия».
Разумеется, французское господство имело и положительные последствия. Была введена новая, централизованная система государственного управления, старые привилегии были упразднены, местные олигархии, которые раньше могли блокировать любое решение, в основном утратили свои властные позиции, мешанина из местных и региональных правил была заменена несколькими основательными, едиными сводами законов, основанными на французском и римском праве, новые, прямые как стрела дороги сблизили страну с остальной Европой.
После рокового похода Наполеона в Россию в 1812 году, а год спустя, после сокрушительного поражения под Лейпцигом, и в Нидерландах французская власть пала. Тридцатого ноября 1813 года наследный принц Вильгельм Фредерик, сын статхаудера Вильгельма V, у Схевенингена вновь ступил на нидерландский берег. Почти половину жизни он провел в Англии и в других странах, но этот факт отнюдь не мешал
Первого декабря временное правительство наделило принца титулом «суверенный государь», а 30 марта 1814 года в Амстердаме, новой столице нового единого государства, он был возведен на трон как король Вильгельм I. Шестнадцатого марта 1815 года ему было даже позволено провозгласить себя королем Северных и Южных Нидерландов. Дело в том, что в Вене великие европейские державы решили с помощью объединения Нидерландов и Бельгии создать крепкое «буферное государство», Объединенное королевство Нидерландов, способное противостоять новой французской экспансии в северо-восточном направлении.
Затем Нидерланды становятся страной ожидания. Революционные времена французов и патриотов казались забыты. В европейских столицах лорд Байрон производил фурор в салонах; в Ливерпуль прибыла «Саванна», первый в мире парусник с паровым двигателем, который переплыл Атлантику. В Нидерландах все еще тянут лодки на лямках, дети по-прежнему учатся считать по методу Бартьенса XVII века. Любимая детская книга тех лет называлась «Примерный Хендрик», а главный герой другого бестселлера приобрел известность благодаря своему «непобедимому отвращению к паровым машинам».
За городскими воротами лежала все еще дикая страна. Из 2,4-миллионного населения Нидерландов (без новой территории бывших Австрийских Нидерландов на юге) подавляющее большинство проживало в урбанизированной Голландии. Остальная часть страны пустовала, не менее трети территории считались первобытными. Во Фрисландии раскинулись бесконечные торфяники и болота, провинция Дренте в основном состояла из почти непроходимых верховых болот, в Велюве и Гойе были огромные вересковые пустоши и песчаные наносы, местность вокруг Пейла — у границы Северного Брабанта и Лимбурга — представляла собой необозримую пустошь. Большинство дорог вне городов — сплошная грязь. Во Фрисландии, Дренте и Оверэйсселе не было еще ни одной мощеной дороги, а о железных дорогах вообще никто не слышал. Поездка из Гронингена в Гаагу продолжалась, по крайней мере, дня три. Почтовой карете Амстердам — Роттердам требовалось часов восемь. Такой город, как Хертогенбос, зимой иногда неделями был недоступен. Маастрихт, в представлении населения Голландии, находился так же далеко, как сегодня Барселона или Милан.
Отставание от динамики развития XIX века имело вполне практические причины. Нидерланды, в отличие от Англии и Германии, почти не располагали доступными для разработки запасами каменного угля — главного стимулятора индустриализации. Кроме того, значительный частный капитал был связан слишком высоким государственным долгом. Но определенную роль здесь играл и менталитет. Хотя страна формально являлась теперь единым государством, жизнь большинства ее граждан проходила в замкнутости собственного города и региона. В Гронингене с уже упоминавшимися странствующими студентами говорили на полунемецком-полунидерландском наречии, Фрисландия была для них в языковом отношении совсем экзотической страной, в Зеландии и Гелдерланде им пришлось предъявить паспорта, а вот германскую границу они пересекли без подобных проблем. В арифметических задачках мейстера Бартьенса в беспорядке плясали старые и новые монеты: серебряные дукаты, полудукаты, «тринадцать с половиной», рейксталлеры, гульдены, монеты в пять стёйверов, таллеры и «серебряные всадники».