НИИ особого назначения
Шрифт:
Стоп. Что это?
Примятая трава. Сломанные ветки. Будто кто-то прополз между двумя валунами. Да, очень похоже на то... Здесь тропа поворачивала, а след вел прямо. Такое возможно, если человек полз в полубессознательном состоянии и поворот тропы не отсек.
— Лада! — окликнул я.
Девушка резко обернулась, правая рука на рукояти тазера, левая — на пушке.
— След, — я указал рукой направление. — Вон туда...
— Я же сказала... — Лада напряглась, потом быстро посмотрела на плюшку. — Двадцать минут.
— Он не мог далеко уползти, — сказал я и шагнул к поломанным кустам, не дожидаясь разрешения. — Я проверю!
— Стой! — раздалось мне в спину. Да к черту! Я не прощу себе, если хотя бы не попытаюсь.
Осклизлое замшелое бревно... Россыпь круглых камней, с пробивающимися снизу травинками, среди которых затесалось несколько синих стебельков. «Синий!» — отметил я и стал ступать внимательнее.
Семейка трухлявых коричневых грибов. Кривой ствол дерева...
Сзади раздались тяжелые шаги Лады. А впереди мелькнуло неподвижное яркое пятно.
— Дорогу! — Лада тяжелым прыжком перескочила камни с предательским синим и склонилась над Эмилем. — Да что за...?!
Тащить рыжего здоровяка в условиях даже небольшой перегрузки было тем еще развлечением. Скользкая красно-оранжевая ткань норовила выскользнуть из пальцев, каждая нога весила, кажется, целую тонну. Путь до полосатого столбика казался бесконечным. Двадцать минут, она сказала? Да мы уже, кажется, часа три тащимся, не меньше! Да какое там три... По ощущениям — неделю. Глаза защипало от заливающего их пота. Надо в следующий раз придумать какую-нибудь повязку...
Когда отпустило, показалось, что Эмиль взлетел, как воздушный шарик.
От охватившей тело легкости захотелось прыгать, как первые космонавты на Луне.
Мы успели.
На последних секундах, тревожно мигающих нам с плюшек красными цифрами.
Но успели. Закинули в пластиковые створы бесчувственное тело Эмиля, а потом заскочили сами.
— Постой, — тихо сказала Лада, останавливая меня за плечо.
Я остановился и повернулся к ней. Она несколько долгих секунд испытующе смотрела мне в глаза.
— Не говори никому про того парня, — тихо прошептала она.
— Почему? — спросил я.
— Потом, — прочитал я по губам. — Вечером.
Я недоуменно нахмурился. Это были какие-то непонятные мне игры, но ок. Мое слово пока что сто двадцать пятое. Я же новичок. Я слегка кивнул и склонился к Эмилю. Проверил пульс на шее. Живой, все еще живой. Лицо измазано кровью и грязью. Левая рука тоже в крови. На запястье — длинная глубокая царапина. Как будто кто-то вырвал с мясом «плюшку».
С тихим жужжанием пластиковые створы ворот разошлись, пропуская вторую тройку. Палтус, кукла-Светка и Папай-Вася ввалились в шлюз с громким хохотом. На голове у Светки венок из пожухлых листьев папоротника, а Вася, как заправский Гэндальф, опирался, как на посох, на длинную сучковатую палку.
— ...злостное нарушение правил техники безопасности! — почти сквозь слезы от хохота простонала Светка. — Шу, полоз, шу!
— Да он полудохлый какой-то был, наверное съел что-нибудь... — пробубнил Папай-Вася.
— Что с Летягой? — все еще широко улыбаясь спросил Палтус, поскакивая ко мне. Оттер плечом, схватил за левую руку. — А плюшка его где?
— Нештатная ситуация, — бросила Лада, глядя куда-то в сторону. — Сигма.
На последнее слово троица моих коллег отреагировала по-разному. Палтус сделал вид, что ничего не слышал. Пружинисто встал и направился к белому шкафчику с красным крестом. Глаза Светки на секунду расширились, улыбка завяла. Она села на скамейку и принялась расшнуровывать ботинки. Папай-Вася начал насвистывать мотивчик и обрывать со своего импровизированного посоха кусочки засохшей коры.
Ясно было одно. Они все поняли, что именно за нештатная ситуация случилась. И даже поняли, как именно им себя вести.
— Что-то ребята там долго, — сказал я и выразительно посмотрел на дверь шлюза.
— У них еще сорок три минуты, — проговорила Лада, потыкав пальцем в свою «плюшку».
Эмиль заворочался и застонал.
Светка стянула с себя комбинезон и скрылась в душевой.
По инструкции, сейчас нужно было снять униформу, сложить ее в специальный ящик и принять душ со спецсредствами. И только потом переодеться в нормальную одежду и возвращаться в реальный мир обратно.
Вроде бы, из «тридцать второй» никогда не выносили опасных бактерий, токсичных веществ или, там, высокой дозы радиации. Но береженого, как говорится...
«Тридцать вторая» все время как-то менялась, так что ритуал выхода из нее старались не нарушать.
В больничный корпус меня запустили без проблем. Собственно, «корпус» — это громко сказано. Скорее уж больничный коттедж. Но в отличие от той больницы, в которой я очнулся, никакой покрашенной масляной краской ламповостью тут и не пахло. Стекло и пластик. И кровати, больше похожие на кресла пилотов звездолета. Высокотехнологиные коконы, с мерцающими мониторами.
Невесомая фея в полупрозрачном белом халате поверх довольно-таки вызывающего фиолетового платья, проводила меня до палаты, куда положили Эмиля и ослепительно улыбнулась.
— Вот здесь в ручке кресла есть кнопка вызова, — сказала она. — Если захотите поесть или еще что-нибудь, то смело нажимайте.
— А что, как только я сяду в это кресло, у меня отсохнут ноги? — ухмыльнулся я.
— Нет конечно! — возмутилась фея-медсестра. — Просто может вам не захочется покидать друга в поисках еды...
— Ну разве что в этом смысле, — я кивнул и сел. Кресло для посетителя, надо же. А ведь явная реанимация же. Насколько я помню, в больницах, чтобы пробиться в палату к родственникам, нужно было преодолеть семью семь церберов, разбрасывая по дороге ворохи крупных купюр... Хотя ладно, что это я? Это у меня какие-то дремучие воспоминания из детства остались.
Я опустился в кресло, которое подо мной тихо вздохнуло и приняло еще более удобную форму, чем казалось в начале. Как бы тут не уснуть вообще.