Никакой магии

– Городской совет еще год назад хотел поставить здесь новые фонари, – сказал идущий рядом со мной тролль. В надвинутой на лоб каске и форменном плаще он сейчас был похож на один из памятников старым королям – такой же огромный и величественно-мрачный. – Якобы. А потом кто-то из ратушных крыс решил, что это будет лишней тратой денег. Мол, здешние отбросы… кто живет здесь, те и без того видят в темноте.

– Понятно.

Формально я тоже относилась к категории «тех, кто видит» – сумеречное

зрение эльфов значительно лучше людского. Но сейчас щедро приправленный смогом холодный туман сводил эту разницу к лишнему пруту в бесконечной железной ограде.

– Далеко еще, констебль?

– Уже почти пришли, м… – как обычно, тролль замялся, выбирая между человеческим «мисс» и эльфийским «вэнда» и, как обычно же, остановился на нейтральном: инспектор. – Вот нужный дом.

Там, куда указывала его дубинка, и впрямь что-то смутно темнело сквозь туман. Большое, уродливое, с типично рублеными прямыми линиями новогномской архитектуры – той, что создается безбородым еще десятником и кучкой орков и людей под лозунгами: «давай-давай», «скорей-скорей» и, главное, «ценой подешевле».

– Где именно нашли тело?

– На лестнице, между вторым и третьим этажом.

Значит, придется заходить внутрь. Ожидаемо… но еще в доброй дюжине ярдов от здания рука сама потянулась к карману с платком. Жуткая какофония запахов – испражнений, немытых тел, гниющих отбросов, сивушных масел, жареной рыбы – обрушилась на меня, словно поток грязной воды из помойного ведра.

– Подождите… минуту, – выдавила я из себя.

Констебль остановился. Может, он и понял, в чем дело – в конце концов, чутье у троллей не намного хуже нашего. Но в любом случае инспектор полиции не может заходить внутрь, прижав к носу надушенный платок, словно жеманная людская девица. Поэтому вместо платка я достала трубку и кисет, чиркнула кремнем и затянулась. Вкусный запах вишневого табака хоть и не перебил вонь, однако сумел понизить ее уровень до почти терпимого.

– Теперь идемте.

Внутри не было и тени света – если говорить Высокой Речью, но, учитывая запахи, бормотание констебля: «осторожно, инспектор, темно, как у орка в…» мне показалось куда уместнее. К счастью, тролль, во-первых, не стал изображать джентльмена и ступил на лестницу первым, а во-вторых, его сапоги издавали достаточно грохота, чтобы я могла подниматься хоть с закрытыми глазами.

– Сэр, это вы?

Что-то стеклянно лязгнуло пролетом выше, красновато тлеющая точка неожиданно стала ярче, вытягиваясь в язычок пламени. Даже не закрыв дверцу, стражник торопливо вытянул вверх руку с фонарем – и облегченно выдохнул, разглядев ответный блеск эмблемы на каске.

– Я, я, – ворчливо буркнул констебль, прикрываясь когтистой ладонью от луча, – а ты, Дикенрайт, опять казенное масло экономишь, чтобы отлить в конце дежурства?

– Нет, сэр, что вы…

– У него младшая сестренка опять болеет, – второй стражник стоял, прислонившись к стене, лицо в круг света не попадало, впрочем, характерное гоблинское затягивание шипящих говорило само за себя, – сэр.

– А тебя вообще никто не спрашивал, – уже спокойнее произнес констебль и, помедлив, спросил: – Правда, штоле?

– Э-э… да, сэр, – выдавил стражник и тут же согнулся в затяжном приступе кашля. – Виноват, сэр. Проклятая погода.

На мой взгляд, погода стала лишь последней каплей, превратившей молодого человека в бледный призрак самого себя. Изнуряющая работа и отвратительные условия обитания – уверена, бедолага ютится в какой-нибудь полуподвальной каморке с вечно сырыми стенами – в людских городах едва ли не самый прямой путь в могилу.

– После дежурства зайдешь ко мне, дам клюк… – тролль искоса глянул на меня и скомканно закончил: – Посмотрим там. Ну, показывайте, где… наш клиент.

– Здесь, сэр! – Дикенрайт, опустив фонарь, шагнул в сторону, открывая вид на кучу грязного тряпья.

– Не трогали?

– Что вы, сэр, как можно… мы ж инструкцию знаем. Как только нашли, сразу… я, значит, побежал свистеть, а Хикси остался следить, чтобы никто…

– …не обобрал тело в четвертый раз, – закончил гоблин. – Хотя деньгами тут и не пахло с самого начала. Держу пари, покойник давно уже забыл, как выглядят шеллы, ну а золота он и вовсе никогда в жизни в руках не держал.

– По запаху определил, да? – согнувшись, тролль принялся разглядывать труп. – Говорят, ваша порода монету за милю чует.

– Только золото, констебль. На медь мы не размениваемся.

– Да уж, золото из тебя, как из… Эгей! Ну-ка… гляньте, м… инспектор, – обратился ко мне тролль, тыча в бурые, насколько можно было разглядеть, пятна, – уж не кровь ли?

– Кровь, – подтвердила я, – и два, нет, даже три ножевых пореза. Но им неделя или больше, а труп еще не начал разлагаться.

– По запаху определили, вэнда? – в тон своему начальству хмыкнул гоблин. – По мне, так он и сейчас уже смердит, как мечта стервятника.

– Заткнись, Хикси, – не поворачиваясь, рыкнул констебль.

– Порезы длинные, но крови сравнительно мало, – уверенно сказала я. – Значит, работали на размахе, скрэмбом [1] , – гоблин презрительно фыркнул, но смолчал, – или чем-то похожим. Выпад прямым клинком в точку верхнего пореза почти наверняка задел бы сердце.

– Если так, отчего же он помер?

– Док осмотрит, скажет, – равнодушно произнесла я. Мне было скучно, потому что работой – в смысле, настоящей интересной работой, а не унылым отбыванием повинности – здесь и не пахло. Пахло другим – и я поспешно вдохнула очередную порцию вишневого дыма.

– Дом убил его, – неожиданно сказал гоблин.

Я удивленно глянула на стражника. Не то чтобы я придерживалась людской веры в прирожденную тупость представителей этой расы, однако склонность к философии среди них встречается очень редко. Дом его убил, надо же. И ведь не поспоришь – несчастного действительно убила эта уродливая каменная коробка.

Кажется, именно ее назвал «приютом счастливцев» тот чахоточный поэт, казавшийся изможденным стариком в неполные девятнадцать? Не помню… да и какая разница?! Этих «приютов» только в нашем предместье, наверное, не меньше пяти сотен – одинаково безликих доходных домов, набитых от подвалов до последнего закутка на чердаке. Впрочем, для тех, кто вырвался сюда с правого берега грязного ручья, незаслуженно громко именуемого «притоком», даже здешние конуры мнятся фешенебельными апартаментами. Там покойников собирают из сточных канав и никто не утруждает себя вопросами о причинах их смерти.