Никита Хрущев
Шрифт:
Практически съезд закончился избранием нового состава ЦК КПСС и по традиции избранием Первого секретаря ЦК КПСС – Н. С. Хрущева. Состав Президиума ЦК, с распределением обязанностей, предлагал Первый секретарь – это была его прерогатива. В короткий отрезок времени перед избранием Президиума ЦК Хрущев имел возможность принять важное решение. И именно тогда он объявил о продолжении работы уже официально закрытого съезда (многие делегаты вернулись в зал заседаний из гостиниц) и зачитал свой исторический «секретный» доклад о преступлениях Сталина в так называемый период «культа личности». Доклад Хрущева, несомненно имевший колоссальный психологический эффект, не предлагался для дискуссии на съезде, делегаты, заслушав его доклад, разъехались.
«Секретность» доклада была, конечно, иллюзорной. Уже через несколько дней Секретариат ЦК КПСС дал директиву зачитать его текст на собраниях партийного актива по всей стране, затем на закрытых партийных собраниях, а спустя
В Советском Союзе в кругах интеллигенции доклад Хрущева был полностью поддержан и стал основой популярности Хрущева. После него уже стало невозможно затягивать процесс реабилитации жертв сталинского террора. Поскольку обычные юридические организации были не в состоянии быстро пересмотреть все дела (а доклад Хрущева не давал еще оснований для полной амнистии всех политических заключенных), то ЦК КПСС, Совет министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР специальным решением создали несколько десятков временных юридических комиссий, которые были наделены полномочиями быстрой реабилитации людей непосредственно в местах их заключения в сотнях лагерях ГУЛага. В результате большая часть жертв сталинского террора, еще находившихся в лагерях и тюрьмах в 1956 году, была освобождена, а миллионы других были реабилитированы посмертно. Хотя тысячи заключенных не вышли на свободу (пленные солдаты, служившие в немецкой армии во время войны, солдаты Бендеровской национальной армии, многие литовские партизаны 1945–1947 годов и ряд других категорий заключенных), в целом система ГУЛага была быстро ликвидирована.
Сотни тысяч вернувшихся из лагерей представителей интеллигенции и бывших партийных работников заметно изменили и атмосферу политической жизни в стране, особенно в Москве, в Ленинграде и в других культурных центрах. В отдельных случаях разоблачения Сталина вызывали напряжение иного характера. В Грузии, например, начались антихрущевские волнения против попыток разоблачения «великого сына грузинского народа». Волнения сопровождались столкновениями с войсками и жертвами. Очаги напряжения возникли в других социалистических странах, в Польше, Румынии, Болгарии, Венгрии, в Чехословакии, Албании и в Китае. Для лидеров этих стран доклад Хрущева был полной неожиданностью. Хрущев не учел, что многие из них были ставленниками Сталина и Берии и что для укрепления своего собственного «культа» они пользовались теми же методами жестокого террора и не в далекие уже 1937–1938 годы, а в недавние, столь еще памятные времена 1948–1952 годов. Руководство компартий этих стран оказывало на ЦК КПСС сильное давление, чтобы остановить десталинизацию. Непосредственно в Президиуме ЦК КПСС Маленков, Каганович, Ворошилов и Молотов также стали в явную оппозицию новому курсу полной десталинизации. На ХХ Съезде в «секретном» докладе Хрущева содержались обвинения главным образом против Сталина, Ежова и Берии и ряда работников карательных органов. Неофициально высказывались мнения, что другие члены руководства, такие как Хрущев, Молотов, Каганович, Ворошилов, Маленков, не только не принимали активного участия в репрессиях, но даже сдерживали Сталина. Сложная ситуация вокруг «секретного» доклада Хрущева, затрагивавшая и интересы влиятельных группировок в руководстве зарубежными компартиями, привела к отступлению Хрущева и принятию резолюции ЦК КПСС от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий», которую составили совместно Молотов, Маленков, Каганович и Ворошилов. Эта резолюция, опубликованная во всех газетах, отдавала должное заслугам Сталина перед партией, страной и международным революционным движением и старалась характеризовать его преступления лишь как злоупотребления властью. При этом масштабы этих злоупотреблений были уменьшены, и утверждалось, что основное «ленинское ядро» Центрального Комитета было сохранено и при Сталине и оно оказывало сдерживающее влияние на его деятельность, хотя и не было в состоянии удалить Сталина с его поста.
Однако эта умеренная резолюция уже не могла сдержать событий, вызванных докладом Хрущева. Волнения в Польше осенью 1956 года были непосредственно связаны с дискредитацией прежнего руководства Польской компартии и привели к радикальным изменениям в рядах Польского ЦК (приход к власти В. Гомулки). Более драматично развивались события в Венгрии, где кровавый террор ставленника Сталина и Берии Ракоши был еще свеж в памяти народа. Диктатура Венгерской компартии стала разваливаться очень быстро, и после долгих колебаний Хрущев отдал приказ о применении советских войск против венгерских повстанцев. Прежде чем принять это решение, он обратился к руководству всех стран Варшавского пакта и к руководству Китайской компартии с вопросом, возможно ли
Китай этим письмом ясно давал понять, что Хрущев отныне уже не может быть лидером международного коммунизма, что он предал идеалы марксизма-ленинизма, стал ревизионистом и что руководящая роль в мировом коммунистическом движении будет теперь принадлежать Китайской компартии, на знамени которой Сталин по-прежнему занимал место между Лениным и Мао Цзэдуном. Мао Цзэдун, однако, стал со временем хоть и пятым по счету классиком марксизма на плакатах (после Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина), но его профиль рисовали заметно крупнее остальных – вольность, на которую Мао не решался ни при жизни Сталина, ни до разоблачений Сталина на ХХ Съезде КПСС.
Глава 8 Новые экономические реформы и политический кризис в 1957 году
1956 год был успешным по производству зерна, но в стране все еще резко не хватало продуктов. Разоблачение сталинизма на ХХ Съезде и массовые реабилитации политических заключенных хоть и обеспечивали популярность Хрущева среди многих слоев населения, создавали тем не менее серьезный идеологический вакуум. Для всего мира стало теперь очевидно, что система управления советского типа, возникшая в результате революции, не смогла развиваться на основе закона и конституции, не гарантировала элементарных демократических свобод граждан и соблюдения их прав и опиралась на массовый террор. Можно было ожидать, что после ХХ Съезда с этим будет покончено навсегда, но уже события 1956 года: мягкая и компромиссная резолюция «О преодолении последствий культа личности», военное подавление венгерского восстания, обострение отношений с Югославией и ряд других явлений свидетельствовали о том, что слишком решительная политика в направлении десталинизации и демократизации подвергается ревизии, как под давлением изнутри, так и со стороны руководства других коммунистических партий.
В культурной жизни страны главным показателем «либерализации» стала публикация в «Новом мире» в августе-октябре 1956 года романа В. Д. Дудинцева «Не хлебом единым», который произвел большую сенсацию в литературных и интеллектуальных кругах и был единодушно поддержан на многих дискуссиях. Он был резко антибюрократическим и показывал, что существовавшая при Сталине система произвола и бюрократии порождала особую «элиту», препятствовавшую и техническому прогрессу общества. Но в конце 1956 года Хрущев лично подверг роман Дудинцева критике, как якобы антисоветский. «Оттепель» (выражение Ильи Эренбурга) в литературе подходила к концу. Именно в это время был отвергнут представленный для публикации роман Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» – но эта история стала известна только в 1958 году, когда Пастернак получил Нобелевскую премию. Настораживали и некоторые другие ретроградные ноты в многочисленных выступлениях Хрущева, старавшегося теперь немного обелить Сталина как партийного и государственного деятеля.
Подобный осторожный поворот в консервативную сторону был попыткой остановить разоблачения террора и произвола, практически начавшегося отнюдь не с убийства Кирова в 1934 году и не ограничившегося уничтожением партийных деятелей, миллионы которых были теперь реабилитированы (хотя на ХХ Съезде Хрущев сообщил о реабилитации немногим больше 7 тысяч партийных работников). Вставал вопрос и о реабилитации членов реальных оппозиций Сталину, осужденных на «открытых» процессах (Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков и сотни других) и о пересмотре всей политики партии после Октябрьской революции. Неизбежны были разоблачения репрессий в период коллективизации, процессов 1929–1930 годов и многого другого, включая вопрос о Л. Троцком. Хрущев и его коллеги сравнительно легко пошли на пересмотр политики репрессий, затрагивавших партийных и государственных работников их поколения, по существу – элиты конца тридцатых и сороковых годов, но они не могли колебать прочные устои собственной власти, полученной отнюдь не демократическим путем.
Но даже ограниченных разоблачений и многомиллионных реабилитаций было достаточно, чтобы общая политическая репутация советской системы в мировом сообществе, прежде всего в левых течениях, сильно испортилась. Внутри СССР возник идеологический вакуум и прежде всего из-за низкого уровня жизни. Любая пропаганда преимуществ советской системы была бы эффективной только в том случае, если можно было хотя бы сказать, что все жертвы диктатуры и централизации принесли реальные экономические результаты, – и не в форме большего количества добываемого угля и более высоких цифр выплавки стали и добычи нефти, а в форме товаров народного потребления, продуктов питания и улучшения жилищных условий и условий труда и отдыха, и не в сравнении с Россией 1913 года, а в сравнении с западными капиталистическими странами.