Никита Изотов
Шрифт:
Вставали пекари в три утра, разжигали печи, месили тесто. Никифор драил полы, чистил корзины для хлеба — и так до полуночи. Ученикам в пекарне деньги не платили. «Хватит того, что хлеб в себя бесплатно пихают да ремеслу учатся», — говаривал хозяин. А когда владелец гостиницы предложил старшему Изотову платить за сына пятерку в месяц, если вернется в дворники, то Алексей Иванович согласился.
Что ж, все лучше, чем в духоте пекарни. Вновь взялся за метлу Никифор. Но оставил в памяти след Рютин, запали в сердце рассказы о несправедливости жизни, о богатых и бедных, спокойная уверенность буфетчика в том, что так — несправедливо, так не должно быть, и народ рано ли, поздно ли сам станет хозяином в России. Часто бегал Никифор на пристань, издали размахивал руками, видя подходящий пароход со знакомыми обводами, видел Рютина, передававшего ему привет матросским телеграфом — руками.
Бросался к нему. Прижимался к ставшему близким человеку, который всегда находил добрые слова, ободрял, обнимал по-свойски, обрадованно тянул: «Да ты, брат,
Где-то шла война, знали о ней по газетам да прибывающим в морской госпиталь раненым. Подростки купались в теплой бухте, швырялись друг в дружку медузами, прокалялись дочерна под южным щедрым солнцем. В теплый осенний день провожал Никифор Рютина к пароходу — «Князь Оболенский» в ночь отходил с новобранцами. Под утро жителей городка разбудили далекие выстрелы. Вечером Никифор, вернувшись домой, увидел своего друга. Рютин и отец курили самокрутки, мирно беседовали, и Никифор удивился улыбке на лице родителя, подумал по-взрослому: «Хороший он человек, да судьба его задавила». Буфетчик с парохода рассказал, что «Князь Оболенский» затонул в Новороссийском порту, а ему, Рютину, завтра надо уехать в Кабарду, он родом оттуда. Почему-то не пошел в номера «Новой России», где всегда останавливался во время стоянок парохода, а попросился прикорнуть у Изотовых в уголку. Утром он исчез, а отец задумчиво сказал: «Куды же он подался? В Ростов, наверное, а может, даже в Москву. Одно слово — революционер…» — «В Кабарду он собирался», — подсказал Никифор, но отец, глянув на сына, ничего не ответил.
Той же осенью семья Изотовых уехала из Геленджика в село неподалеку, а прожив в нем недолго, двинулась во Владикавказ. Но и здесь отец работы но нашел, сообщил через несколько дней свое решение:
«Поедем к брательнику в Таганрог, там и осядем». Не зря говорится, что скоро только сказка сказывается. На окраине красивого белокаменного города брательника отца не нашли. Соседи сообщили, будто бы подался тот в Горловку, на шахту наниматься.
Ах, Горловка, мать городов шахтерских… Ранней весной 1806 года талые воды подмыли овраг, обнажив черный шершавый пласт. Крестьянин Андрей Глуходел догадливо определил, что на его наделе обнажилось «земляное уголье», которое сулит немалые прибыли — бахмутские кузнецы щедро платили за него. Сговорившись с шестью соседями, Андрей, убрав урожай, составил артель. И осенью, после Покрова, отец Мефодий окропил святой водой край подмытого оврага. Так появилась в степи первая шахтенка-дудка.
Отрыта в земле яма, устроен ворот — простейшая грузоподъемная машина на одной лошадиной силе, каковую в ее сивеньком естестве безжалостно стегает хозяин, гоняя вокруг ограждающего «ствол» частокола. Ходит вверх-вниз бадья, растет куча отбитого киркой и поднятого наверх угля. В короткий срок на угодьях Железнянского сельского общества у реки Корсунь выросло несколько десятков таких шахт-дудок. Называли их еще «мышеловками».
По утверждению старожилов, как-то к одной из таких дудок подъехал в экипаже молодой человек в форме горного инженера. Запомнился он тем, что безбоязненно забрался в бадью и спустился в ствол-яму, не страшась испачкаться. А поднявшись на-гора и переговорив с добытчиками «земляного уголья», задумчиво крошил в сильных пальцах грудку угля. Это и был инженер Петр Николаевич Горлов. Он сумел убедить дельцов, взявших подряд на строительство Азовской железной дороги, начать разработку случайно обнаруженных крестьянами мощных пластов жирных, спекающихся углей. Заложенный здесь рудник, считал Горлов, сможет обеспечить топливом новую железнодорожную ветку. В конце марта 1868 года под руководством молодого инженера здесь заложили Корсунскую копь № 1 или Первый рудник, положивший начало нынешней шахте «Кочегарка». А рядом вырос поселок углекопов — Горловский посад. Со временем неподалеку от рудника была построена железнодорожная станция Горловка.
Самой доброй оценки заслуживает деятельность русского инженера Горлова. Петр Николаевич родился в 1839 году в Подмосковье, в семье бывшего иркутского губернатора. Однако губернатора не обычного, а известного своими прогрессивными взглядами и уволенного в отставку за содействие ссыльным декабристам. Его сын, Петр, уже после смерти отца закончил с золотой медалью корпус горных инженеров Петербургского университета. По настоянию Горлова хозяева Корсунской копи раскошелились на проходку нового ствола, установку на руднике водоотливочной машины и вентиляторов, строительство наземных сооружений. Петр Николаевич первым в России разработал технологию добычи угля на крутопадающих пластах, оборудовал рудники отечественными машинами, был инициатором открытия на территории Первого рудника штейгеровского училища. Умер Горлов в Петербурге в 1915 году, но его имя живет в славном богатыми революционными и трудовыми традициями горняцком городе Донбассе.
Но талантливые инженеры не могли обуздать аппетиты алчных хозяев Общества Южнорусской каменноугольной промышленности. Жестко выжимали прибыли из рудников акционеры Мей, Эллисон, Виннер… Что им, иноземцам, было до судеб горнорабочих? Взрослые за 12–14 часов работы в руднике получали тридцать
«Каждый день обвалы, каждый день увечья, каждый день шахтерская кровь», — с болью говорилось в листовке, выпущенной через несколько дней после взрыва Донским комитетом РСДРП.
В далеком Петербурге и неподалеку, в Ростове-на-Дону, начало нового века рабочие отмечали стачками, демонстрациями. В поселках металлургов и горняков Юзовки (официально городом нынешний областной центр Донецк стал в 1917 году), Горловки начались революционные волнения. Хозяева, чтобы увеличить прибыли, пошли на массовые увольнения рабочих. Полученных шахтерами при расчете денег едва хватило на уплату долгов в лавки мелких торговцев-паучков. Сотням семей грозила голодная смерть. Рассчитанные рабочие требовали хотя бы оплатить им проезд до родных мест, откуда в свое время подались на заработки. Наибольшими волнениями отмечена весна 1903 года, когда отчаявшиеся договориться с предпринимателями рабочие тысячами выходили на демонстрации, многие громили лавки, разгоняли полицейских. Всеобщую забастовку в апреле 1903 года одними из первых поддержали горняки Первого рудника. На шахтном дворе, на Николаевской площади Горловки появились казаки. Но эта полицейская акция еще больше озлобила людей. Волнения охватили весь Юг, в поддержку шахтеров и металлургов начались стачки в Одессе, Екатеринославе, Николаеве.
По рукам ходила выпущенная листовка: «Тяжело живется вам, шахтеры. Тяжко достается вам кусок хлеба. Лишились вы земли, и нужда оторвала многих из вас от родных, жен и детей, загнала в этот глухой угол и мрачную проклятую шахту, темную, как ночь осенняя! Луч солнца никогда не проникает туда. Нет и воздуху в шахте: копоть и угольная пыль наполняют ваши легкие. Вода пронизывает ваше тело до костей. Грязь и сажу ничем не отмоешь…» Такова была подлинная картина жизни рудокопов.
Поговаривали, будто листовки со жгущими сердце словами написал большевик Аркадий Яковлевич Коц, человек удивительной судьбы. Сам он с Юзовки, а в Горловке закончил штейгерское училище, устроился на Первый рудник. За революционную деятельность попал под надзор полиции, вынужден был эмигрировать за границу. Здесь Коц, знаток шахтерского быта, создал несколько стихотворений. Одно из них, «Песнь пролетариев», неоднократно печаталось в революционных изданиях:
Не устрашит нас бой суровый… Нарушив ваш кровавый пир, Мы потеряем лишь оковы, Но завоюем целый мир!Коц вернулся в Донбасс в 1903 году уже известным всей революционной России человеком, автором русского текста «Интернационала». Аркадий Яковлевич сделал его перевод в 1902 году… Он умер в мае 1943 года, накануне освобождения родного края от фашистов, благополучно избежав ежовских репрессий.
В историю Горловки вписано много славных имен… С фотографии умно смотрит на вас сосредоточенный широколобый человек в круглых очках с ровным твердым ртом. Это — Андрей Семенович Гречнев, бывший учитель рудничной школы, первый секретарь шахтерской большевистской организации. Прибыл новый учитель на рудник как-то незаметно, с небольшим сундучком в руках. Снял квартиру, а потом пошел по землянкам знакомиться с шахтерами, заходил и в казарму к солдатам. Рассказывал о новостях в Петербурге и Москве, охотно подпевал любимые горняцкие песни «Гудки тревожно загудели…» и о судьбе коногона, которого несут с разбитой головой. Позже Гречнев съездил в Луганск, старые друзья познакомили его с молодым слесарем Климентием Ворошиловым — одним из руководителей луганской организации социал-демократов, и тот снабдил учителя политической литературой и листовками.
Незаметно, неторопко новый учитель вошел в сознание горняков своим, понятным и нужным человеком. При рудничном училище организовал Гречнев хор, стал вести занятия со взрослыми. Не только учились читать и писать, но и обсуждали обстановку в Донбассе, в России. «А вот что написано», — говорил между прочим учитель и прочитывал несколько фраз о жизни трудового народа из листовки, привезенной из Луганска. С близкими учениками штейгеровского училища Гречнев сделал устройство для гектографирования прокламаций, листовок. И на «спевках» хора его участники вместе с текстами дозволенных царской цензурой песен получали листовки. Когда произошли кровавые события 9 января 1905 года, на Первом руднике уже действовала сильная большевистская организация, поднявшая шахтеров на забастовку. Обстановка все больше накалялась, волнения среди горняков росли. К лету в Горловке действовала боевая рабочая дружина, которую возглавил учитель Андрей Гречнев.