Никколо Макиавелли

О Макиавелли столько уже написано, что, кажется, было бы непростительной самонадеянностью вознамериться сочинить «свою», то есть совершенно оригинальную, не похожую ни на что из ранее созданного книгу. Разумеется, это не означает, что тема закрыта: о Макиавелли писали, пишут и будут писать — творец «макиавеллизма» вечно актуален, и каждая эпоха найдет, что сказать о нем. Это касается как узко специальных исследований, так и книг, рассчитанных на широкий круг читателей. Правда, автор, стремящийся казаться оригинальным, столкнется с почти непреодолимым препятствием, поскольку испытанный прием перелицовки (попытаться черное представить белым и наоборот) здесь не срабатывает — достаточно

поработали как творившие демонический образ Макиавелли, так и возносившие его на пьедестал недосягаемой высоты. Для характеристики главного героя своей книги К. Жиль избрала, казалось бы, неожиданный ракурс, рисуя образ обыкновенного человека — этим определением открывается авторское обращение к читателю, им же книга и заканчивается.

Уже стало дурной модой «снижать» образ исторических знаменитостей, пытаться представить их «обыкновенными» людьми из «крови и плоти» (разумеется, из крови и плоти — из чего же еще?). При этом остается совершенно непонятным, почему даже спустя сотни лет помнят именно этих «обыкновенных» людей, тогда как миллионы других бесследно канули в бездну времени. К. Жиль настойчиво убеждает читателей, что ее герой — обыкновенный человек, однако фактический материал не менее упорно сопротивляется автору: что это за обыкновенный человек, занимающий высокий государственный пост, выполняющий ответственные дипломатические поручения Флорентийской республики, общающийся с папами римскими, королями и князьями, в прямом смысле слова вершащий судьбы государств и народов, творящий историю? Правда, в ответ на этот аргумент могут резонно возразить, что мало ли было в истории политиков и государственных деятелей, о которых сейчас с трудом вспомнят даже специалисты-историки. Верно, не эта деятельность обессмертила Никколо Макиавелли. Он — автор знаменитого трактата «Государь», можно сказать, автор единственной книги, поскольку все остальное написанное им не идет ни в какое сравнение с нею: как справедливо отмечает К. Жиль, Макиавелли писал плохие стихи, а его серьезные сочинения не находили отклика за пределами круга его близких друзей. Действительно, не будь «Государя», Макиавелли был бы сейчас знаменит не более, чем Салютати, Бруни, Пальмиери, Ринуччини, Гвиччардини и многие другие, чьи имена не вызывают никаких ассоциаций у подавляющего большинства представителей даже образованной публики.

Не вдаваясь в дальнейшую полемику по вопросу о том, каким — обыкновенным или необыкновенным — человеком был Никколо Макиавелли, хочу отдать должное автору этого биографического сочинения, предлагаемого ныне российским читателям. К. Жиль постаралась и в достаточной мере преуспела в своем стремлении показать Макиавелли не просто как исторического деятеля и политического мыслителя, а прежде всего как человека — на службе, в кругу семьи, в общении с друзьями и подругами, с сильными мира сего. Местами автору удается рассказывать о своем герое даже увлекательно, хотя я и не стал бы спорить с теми, кто, наверное, скажет, что можно было бы написать и еще более интересно. Думается, что К. Жиль больше заслуживает не порицания, а похвалы, поскольку приверженность к исторической правде перевешивает в ней желание поразвлечь публику — ей хватило благоразумия не соперничать по этой части с Александром Дюма.

Быть может, именно потому, что К. Жиль, отказавшись от намерения добавлять к несметному множеству ученых рассуждений философов, моралистов и политологов еще одно, свое собственное рассуждение, отправилась, одолжив лампу у Диогена, на поиски человека («обыкновенного человека»), в ее книге отсутствует хотя бы самая общая характеристика «серьезных» произведений Макиавелли — «Истории Флоренции», «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» и, что особенно бросается в глаза, «Государя». По этой причине вполне вероятно, что у некоторых (а может быть и у многих) даже и после прочтения этого повествования о жизни Макиавелли знаменитый флорентиец по-прежнему будет ассоциироваться прежде всего с «макиавеллизмом», ставшим синонимом политического, гражданского и человеческого коварства, двуличия, аморализма, жестокости и т. п. Позволю себе несколько восполнить этот досадный пробел, вместе с тем даже не пытаясь претендовать на оригинальность — достаточно лишь напомнить о том, что говорится по этому поводу в солидных исследованиях.

Практически в любой книге по истории политических учений можно прочитать, что Никколо Макиавелли — выдающийся политический мыслитель эпохи Возрождения, основатель новой, светской политической науки. Он порвал с религиозным мировоззрением своего времени и выступил против теологических представлений о политике, государстве и праве. Средневековую концепцию божественного предопределения он заменил идеей объективной исторической необходимости и закономерности. Человек связан определенными обстоятельствами, с которыми он вынужден считаться, но это не должно обрекать его на пассивность, признание своего ничтожества перед лицом высших сил. Вопреки средневековой христианской доктрине, Макиавелли нарисовал образ человека-борца, созидателя, идущего наперекор судьбе. Этот образ как нельзя более соответствовал задаче объединения Италии, страдавшей из-за соперничества многочисленных местных правителей и ставшей объектом посягательств со стороны иностранных государств в период так называемых Итальянских войн (1494–1559). Религию Макиавелли рассматривал в аспекте служения государственным интересам, сплочения народа и воспитания активных участников политической жизни. Порвав с религиозным миросозерцанием, он обосновал подход к политике как опытной науке, сорвал с политической власти покров таинственности, рассматривал ее не как священный и неприкосновенный божественный институт, а как творение рук человеческих. Обобщая исторический опыт, Макиавелли пришел к заключению, что в основе политической деятельности лежит не религиозная мораль, а выгода и сила, поэтому принципы политического искусства он выводил не из религиозных канонов, а из человеческой природы и расстановки борющихся общественных сил, интересов и страстей.

В «Государе» Макиавелли нарисовал образ единоличного правителя, который, попирая нормы морали, идет к вершинам славы и могущества государства. Монарх должен стремиться к тому, чтобы его считали добродетельным, милостивым, честным, щедрым, а не жестоким, скупым, вероломным и злобным, но он не должен бояться быть коварным и лицемерным, если честность и прочие добродетели оборачиваются против него, мешают сохранить единство страны и верность подданных. Макиавелли излагает правила политики, свободные от норм морали, его советы чисто утилитарны, о политическом искусстве он рассуждает не с точки зрения справедливости и морали, а с позиций конкретных политических условий и политической цели, для достижения которой мораль является чем-то второстепенным и может быть отброшена ради успеха дела. Он дает безнравственные советы, потому что такова политическая практика, и политик, руководствующийся исключительно благородными побуждениями и нормами морали, обречен на неудачу. Великие дела, напоминает Макиавелли, творили как раз те государи, которые не считались с обещаниями и действовали хитростью и обманом. Государь должен соединять в себе качества льва и лисицы, ибо лев беззащитен против капканов, а лисица — против волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Успех правителя зависит от того, насколько он считается с реальным положением вещей и принимает верные для данного случая решения.

Вместе с тем нет оснований считать Макиавелли безусловным сторонником единовластия, беспринципно раздававшим советы тиранам. Резко отрицательно он относился к монархам, которые не использовали свое положение для объединения и процветания государства. С этих позиций он критиковал современную ему католическую церковь как одну из главных виновниц раздробленности Италии: завладев светской властью (светское государство римских пап — Папская область), она была не в силах объединить страну, однако оказалась достаточно сильна, чтобы помешать другим сделать это. Макиавелли осуждал тех правителей, которые применяли насилие ради разрушения, а не созидания. Неограниченная власть одного лица необходима, по его мнению, для преобразования «развращенного» государства и для объединения страны, и только с этой точки зрения он оправдывал монархию. Особенно показательна в этом отношении XXVI глава «Государя», настоящий панегирик абсолютной монархической власти, ибо только она способна освободить, объединить и преобразовать государство. В том жалком состоянии, в котором пребывала современная Макиавелли Италия, раздробленная, ограбленная, истерзанная, униженная, без главы и без порядка, был нужен «новый государь», который придал бы ей новую форму, дал бы новые законы и учреждения во славу себе и народу. Для столь крутых преобразований легальные демократические институты не годятся, ибо без насилия старый порядок не сдается — необходима единоличная диктатура как временная переходная мера.

Идеологом такой диктатуры и являлся Макиавелли. Объективно его теория способствовала решению назревших задач развития государственности. Под этим углом зрения следует рассматривать и его отношение к средствам в политике. Коварство и насилие отнюдь не являлись для Макиавелли абсолютными ценностями — они оправданы лишь в целях объединения и преобразования Италии, являются неизбежным злом, обращенным против гораздо большего зла. Жестокость, утверждал Макиавелли, можно оправдать только тогда, когда она применяется один раз и для пользы подданных, но если же она систематически используется для угнетения граждан, ей нет оправдания. Это утверждение зачастую подвергалось превратному истолкованию, и против учения Макиавелли ополчались истинные и мнимые поборники свободы. Принципам политики, которые Макиавелли, патриот, мечтавший увидеть Италию единой и процветающей, предлагал лишь применительно к определенной исторической ситуации, придавалось под именем «макиавеллизма» универсальное значение, что по существу извращало их первоначальный смысл.

В очередной раз повторив эти прописные истины, невольно восклицаешь: «В зубах уже навяз этот „макиавеллизм“!» Неужели кто-то всерьез полагает, что многочисленные большие и малые тираны, обесславившие свое имя за последние 500 лет, действительно руководствовались советами, вычитанными из «Государя» Макиавелли? Обсуждением и осуждением их занимались главным образом теоретики, те же, кто дорвался до власти, как правило, не любили, чтобы их поучали советами. Если рекомендации Макиавелли оказались невостребованными при его жизни, то наивно было бы полагать, что они могли бы служить руководством к действию в последующие века. Единственный человек, кому они сослужили верную службу, — Никколо Макиавелли, обретший благодаря им такую посмертную славу, какая мало кому выпадала. К. Жиль справедливо рассудила: скучно было бы в очередной (который уже по счету!) раз копаться в «макиавеллизме». Гораздо более благодарное занятие — попытаться показать Макиавелли-человека. Насколько успешной оказалась ее попытка — о том пусть судят читатели.

Василий Балакин

Макиавелли не был тем циничным государственным деятелем, каким его часто представляют. Несмотря на то что сослуживцы завидовали легкости пера, живости мысли и точности суждений этого скромного чиновника Флорентийской республики, в глазах современников он был человеком обыкновенным и ничем не примечательным. Многие его друзья в полной мере обладали теми же качествами и, любя его или критикуя, считали Макиавелли мечтателем, человеком неприспособленным и часто весьма неловким и неумелым.