Никогда не было, но вот опять. Попал
Шрифт:
Я поднялся с лавки, оделся и вышел на крыльцо; душно в хате. Полная луна сияла над селом. Снег таинственно мерцал и переливался в холодном лунном свете. Легкий мороз охладил тело и разгоряченную голову. Я вдыхал чистый морозный воздух и успокаивался. Ну что такого, что я теперь не Ленька Немтырь и не старик Алексей Щербаков. Память то, и того, и другого у меня в голове. Остается все это как-то утрясти, расставить по ранжиру и обратить себе, новому, на пользу все: и молодость, горячность и жажду действий Леньки Немтыря, и опыт, знания и осторожность старика Алексея Щербакова. Еще с дедом надо определиться: рассказать ему, что-ли обо всем? А то он как-то странно на меня
Все это я и рассказал сейчас Бабе Ходоре. Она выслушала меня не перебивая. Лишь в конце рассказа произнесла:
— Досталось тебе, врагу не пожелаешь.
— Не мне Феодора Савватеевна, не мне. Досталось Леньке Немтырю. Я не он, хотя и унаследовал его память и тело, но память старика из будущего я тоже унаследовал. Теперь я и не Немтырь и не старик. Я теперь нечто среднее.
— А встретишь того Рябого, убьешь его?
— Да, что ты Феодора Савватеевна, зачем же убивать? Еще не знаю, что с ним сделаю, но, думаю, ему понравится. Ты поворожи там, чтобы мы с ним встретились.
— Истязать значит будешь. Не по христиански это. Душу свою загубишь!
— Не по христиански говоришь. А я и не христианин. Я, скорее всего, язычник, хотя ни в каких богов не верю. А насчет души, так их у меня теперь две: одну погублю, вторая останется. С другой стороны почему ты думаешь, что это я буду Рябого резать, может все наоборот станет.
— Не богохульствуй! Не веришь — не верь! Только кричать об этом не надо и ерничать тоже не надо. А у Рябого, против тебя, шансов мало. Это ты его узнаешь, а он про тебя и забыл давно, значит, и опасаться не будет. Слушайся только старика и зря на рожон не лезь.
— Кстати, Феодора Савватеевна, давно спросить тебя хотел: почему ты мне поверила тогда? Ведь в такое поверить очень трудно, особенно, человеку, живущему в этой глуши. Я сразу как-то на это внимания не обратил, но потом мне это показалось, по меньшей мере, странным.
— Я ж не всегда здесь жила. А бабушка моя, Христина Павловна, так та вовсе родом из Москвы. Очень умная, образованная и непростая женщина была, царство ей небесное. Многому меня научила: и травами лечить, и «силой» своей пользоваться, и людей понимать, ну и про бога и религию тоже много чего рассказывала. Да и сама я по молодости читала книжки. А в глушь эту залезть обстоятельства заставили. А поверила тебе потому, что Леньку хорошо знаю, не мог он такое придумать. Ну да еще кое что есть, о чем тебе рассказывать не буду.
— Понятно! Значит повезло мне, что я тебя встретил. Интересно тогда, как Гришка Распутин тебе в родню-то попал? Где тот Гришка, а где бабушка твоя!
— Отец мой, Савватей Иваныч, из села Покровское родом. А там почти все друг другу родственники.
— И как же бабушка за крестьянина дочь отдала?
— Ну почему же за крестьянина? — Улыбнулась Баба Ходора. — Батюшка тогда приказчиком служил у купца первой гильдии. Он в молодости был статным, веселым и кудрявым, вот матушка и влюбилась. А после того как меня бабушка забрала в пять лет, так и сам в купцы выбился. Большого богатства не нажил, но и не бедствует семейство. Братья мои сейчас делами занимаются. Отец, как от дел отошел, в религию ударился, библию читает да толкует. Приятель у него есть, вроде тебя не шибко верующий, вот и спорят друг с другом. Матушка пишет, что чуть до драки дело не доходит.
— Почему же бабушка дочку свою учить-то не стала?
— А нет у матушки ни способностей, ни «силы». Я же говорила тебе, что у нас в роду «сила» от бабушек внучкам передается.
— Не повезло, значит, матери твоей.
— Наоборот, очень даже повезло. В девках жила — горя не знала, замуж вышла за любимого человека, детей родила да вырастила и сейчас все еще жива и здорова, а коль заболеет так вот она я, лечить буду, никуда не денусь.
— Ну, значит, тебе не повезло.
— Экий ты, однако! Повезло — не повезло! «Сила» — она ведь и награда, и проклятье. Если ее не обуздать, да не научиться правильно, пользоваться, то она тебя саму изведет, сгоришь как свечка. А бабушка научит и поправит, проведет как по жердочке.
— Откуда это у вас?
— По женской линии род наш очень древний — к праматери восходит.
— К Еве что ли?
— К какой Еве? А! Ты о библии. Ну, библейские сказания сами по себе, а мы сами по себе.
— Ну тогда род вы ведете от Лилит. — схохмил я.
— Это еще кто?
— Вроде первая жена Адама. Бог ее чуть ли не первой из глины вылепил, а уж Адама потом. Или даже она вообще была демоницей. Вот представь себе: Адам простоватый парень, а каким он еще может быть, ведь только, что комком глины был, а тут жена, красавица и умница, но властная и строптивая. Вот и принялась командовать, и всячески помыкать простофилей: подай то, принеси сё, пойди туда, сюда же не ходи, этого не делай, а делай чё скажу, ну и так далее и тому подобное. Зачморила беднягу по самое не могу, вот он и взмолился богу: мол, сил никаких нет терпеть издевательства, руки, мол, на себя наложу! Бог внял. Строптивицу куда-то сплавил, а Адаму жену из его же ребра изладил, мол, эта по приличней будет. Так ведь и эта, из ребра сотворенная, умудрилась беднягу под монастырь подвести. Вот кто после этого вы — женщины? — скорбно обратился я к Бабе Ходоре.
Та, прикрывая рот уголком платка, хихикала и махала на меня рукой. Видимо с воображением у нее был полный порядок, и она, вполне красочно, представила себе этот библейский бедлам. Я же продолжил:
— Ты зря смеешься Феодора Савватеевна. Лилит вроде демоницей была, а значит, обладала какими-то сверх способностями. И если она заставила Адама согрешить с ней, а она заставила и к бабке не ходи, то родившаяся девочка эти способности унаследовала. Ну а поскольку женские гены отвечают за сохранение родовых особенностей, то «сила» ваша и передается по женской линии.
— Ну нагородил. Прям сто верст до небес и все лесом. — все еще посмеиваясь произнесла Баба Ходора. — Сам-то хоть понял что сказал?
— А что? Нормальная теория не хуже любой другой, — заступился я за свои домыслы.
— Не хуже, не хуже. — успокоила меня женщина и снова хихикнула. — Ты только ее больше никому не рассказывай, а то ведь могут не понять твоего скоморошества. Плетей всыпят, это если по малолетству, а подрастешь и на каторгу за богохульство угодить можешь.
— Да я так, стебаюсь по привычке, только с тобой и отвожу душу. Ну а волхвы, друиды да колдуны всякие вам родня или нет?
— Чего это про волхвов да друидов вспомнил? К нам они отношение имеют такое же, как и попы. Ведь волхвы и друиды это жрецы были при своих богах, а значит, при тогдашней власти терлись и на нас они ополчались не хуже тех же инквизиторов. Конечно и среди волхвов, друидов, да и среди наших священников встречались ведающие люди. Но мало их было. Про колдунов ничего не скажу, не знаю, может и есть они, а может, и нету их вовсе.
— А ты тогда кто? Ведь не простая же знахарка деревенская.