Никогда не говори «навсегда»
Шрифт:
Через полчаса после приезда теток в дом ворвалась Катя и моментально принялась командовать всеми. «Мама меня нецензурными словами назвала… — в свое оправдание заявила Алевтина Викторовна, когда дочь ее упрекнула за то, что она не бросилась сразу в погоню. — Я от таких выражений, между прочим, сразу в прострацию впадаю…»
— А я сейчас позвоню дяде Мите и предупрежу его. После этого пойду проверять автобусную остановку на соседней улице… — с досадой произнесла Катя.
У подъезда она оглянулась на всякий случай: ее тетки и мать сначала
— Да какая разница! — закричала им Катя, догадавшаяся, чего не могут решить бестолковые тетки. — Пусть тетя Нина налево идет, а ты, теть Даш, — направо!
Она забежала в дом и из квартиры позвонила дяде Мите.
— Мамаша все-таки сбежала из дому? — жизнерадостно захохотал он, когда она второпях обрисовала ему сложившуюся ситуацию. — Ну, дела… Она уж давно грозилась! Ладно, как только объявится, я ее обратно к вам отвезу. Смотреть надо было лучше…
— Сам за ней смотри! — огрызнулась Катя и бросила трубку.
Затем она побежала к автобусной остановке, которая находилась на соседней улице, за пустырем. Февральский обугленный снег хрустел под ногами, под ним была размокшая глина, на которой скользили ноги.
«Ну что за жизнь такая…» — едва не плача, подумала Катя.
Последние несколько дней у нее было отвратительное настроение — после того, как она узнала, что Алексей и не собирался уходить от Нелли. «Впрочем, какая разница — собирался он от нее уходить или нет! — пыталась она себя успокоить. — Я же все равно решила с ним расстаться…»
В распахнутой куртке, с разметавшимися в разные стороны волосами, она бежала по скользкой дороге в сторону остановки. «Пусть из нас троих хотя бы Нелли будет счастлива, — думала она. — А я…» Катя остановилась и вытерла слезы. «Хотя, что плохого в том, если бы мы продолжали оставаться любовниками? В конце концов, многие так живут — и ничего…» — вдруг мелькнула предательская мысль. Но Катя тут же отогнала ее от себя.
Она обежала пустырь и свернула на соседнюю улицу.
Там, на черной от грязи улице, среди черных голых деревьев стоял стеклянный павильон автобусной остановки. Кажется, кто-то сидел в нем. Не веря своему счастью, Катя рванула вперед, обогнула полупрозрачную стенку…
Там на скамейке, в полной задумчивости позе, сидела баба Лиза. В новом темно-зеленом пальто с лисьим воротником, огромном платке, в котором, словно в коконе, пряталось ее сморщенное темное личико.
— Вот ты где! — торжествующе завопила Катя и в полном изнеможении бухнулась на скамейку рядом со старухой.
Та ничего ей не ответила — только сверкнула в сторону внучки маленькими блестящими глазками, а потом снова отвернулась. Казалось, баба Лиза над чем-то напряженно размышляет.
— Ты хоть понимаешь, что дома все с ума сходят? — захохотала Катя. — Нет, ты ничего не понимаешь!
— Весна… —
— Ну и что? У тебя весеннее обострение, что ли? А, я помню: у тебя был план сбежать из дома весной! Только, милая Елизавета Прокофьевна, еще февраль не кончился… Поторопилась ты!
— Весна, — упрямо повторила бабка.
Они сидели вдвоем в автобусном павильоне, а мимо них, в сизом клубящемся мареве, проносились серые от грязи машины.
— Твой любимый сынок Митенька — лентяй и пьяница. Ты ему даром не нужна, — убежденно произнесла Катя. — И жене его ты тоже не нужна. Ты что, бабка, всерьез уверена, что он тебя там ждет не дождется?
— В школе одни пятерки приносил, — обронила баба Лиза, не поворачивая головы. — Ежели б он в институтах учился — давно б академиком был…
— Вот именно — «ежели бы»!
— Работу нашел себе хорошую, — упрямо продолжила старуха.
— Да какая ж это работа — вахтер на мебельной фабрике! — возмутилась Катя. — А на твоем Митеньке ведь пахать можно!
— Неблагодарная ты, Катька, — убежденно произнесла баба Лиза. — Митенька об тебе всегда помнил, конфеты дарил… А ты об нем так!
— Да, он дарил мне конфеты, — с азартом согласилась Катя. — Леденцы «Театральные», вечно в табачной крошке… А о сыне он своем родном помнит — о твоем, между прочим, внуке? Он его воспитывал? Брат Жора теперь в местах не столь отдаленных, и ему еще там лет десять сидеть… Бывшая дяди-Митина жена от белой горячки умирала — он ей даже доктора не вызвал! Она за стенкой три дня лежала, мертвая, — он и не вспомнил, пока соседи не прибежали! Конфеты он мне дарил… Ты, бабка, у него бы тоже через несколько дней окочурилась.
— Ты его оговариваешь, — равнодушно произнесла баба Лиза. — На самом деле вы все сговорились — Алька, Дашка, Нинка да и ты вот еще, — чтобы меня к Митеньке не пускать.
— Ну да! Очень нам нужно!
— Во грехе живешь, — с неумолимой логикой возразила баба Лиза. — Это называется — прелюбодеяние… Потому как жена есть у хахаля твоего.
— Уже не живу! — разозлилась Катя. — Мы с Алексеем расстались! Ладно, бабка, надо домой идти…
Она с усилием поставила старуху на ноги.
— У мамы, между прочим, давление, и у теток тоже… — отчитывала ее Катя по дороге к дому, держа под руку. — Вот слягут они в больницу — что тогда будешь делать, а? Я с тобой возиться не стану…
— К Митеньке пойду! — холодно сообщила баба Лиза.
— Ха! Ждет он тебя, как же!
Катя заперла бабушку дома и побежала искать других членов семейства. Нашла тетю Нину и тетю Дашу, суетливо бегавших вдоль основной дороги. Затем обнаружила Алевтину Викторовну, которая с рыданиями приставала к прохожим у метро — не видели ли они тут старушку в зеленом пальто…
— Мама, мама, я нашла ее! Она уже дома.
— Неужели? — От радости и волнения Алевтина Викторовна обмякла, ослабела, и Кате тоже пришлось тащить ее до дома, как и бабку, почти на себе.