Никогда не называй это любовью
Шрифт:
– Что тебе сказал доктор Кенни? Он прописал тебе какое-нибудь лекарство?
– Он прописал мне шампанское.
– Тогда я откупорю бутылку.
Он погладил ее по волосам.
– Не сейчас. Чуть позже. Останься здесь, со мной. Я так люблю, когда ты рядом.
И она опустилась на свое излюбленное место – на коврик возле камина, уткнувшись головой в его колени. Кэтрин никак не удавалось расслабиться. Надо было что-то предпринять, ведь Чарлз серьезно болен. Но, наверное, сейчас ему хотелось только одного: немного подремать. И он непрерывно поглаживал ее волосы,
В гостиную заглянула Нора. Она хотела было войти, но резко остановилась, когда Кэтрин сделала ей знак уйти, и исчезла, тихо прикрыв за собой дверь. Гроуз поскуливал и вздрагивал во сне, а спящий Чарлз метался в кресле, бормоча что-то о голодающих детях:
– Голод… Дождь… Все время дождь… Наступила зима… Надо что-то сделать для них, ведь большинство может умереть…
Кэтрин встала и ласково тронула Чарлза за плечо.
– Дорогой, ты уже спишь. Тебе надо в постель.
Когда он открыл глаза, они сверкали. В его взгляде не чувствовалось болезни, и от этого Кэт еще больше испугалась. Вглядываясь в эти бездонные темные глаза, она в страхе проговорила:
– Дорогой, давай я помогу тебе. Ты можешь подняться?
Он с трудом пошевелился.
– Если я смог приехать из Лондона, то, наверное, уж смогу подняться по лестнице в спальню.
Однако, встав с кресла, он вцепился в ее руку, боясь упасть. Кэтрин пришлось позвать Нору, чтобы та помогла ей.
Девушка тоже встревожилась не на шутку. Она тихо спросила, не надо ли сходить за доктором, но Чарлз ответил:
– Нет, нет, мне не нужен врач. Это все проклятый ревматизм. Полежу два-три дня, и все пройдет.
Когда он разделся и лег в постель, Кэтрин заставила его выпить бокал шампанского. Она надеялась, что это поможет ему заснуть. Она зажгла ночник и погасила газовую лампу. Но Чарлз беспокойно ворочался в постели, приговаривая, что не уснет, если Кэтрин не будет рядом.
Она спустилась вниз, чтобы успокоить Нору и слуг.
– Надеюсь, к утру ему полегчает. Если же нет, то я обязательно пошлю за доктором Джоуэрзом. Хочет он того или нет. А сейчас я пойду к Чарлзу.
– Но, мадам! А как же ужин? – запротестовала Эллен.
– Если мне захочется есть, я сама спущусь ночью и возьму все, что нужно. Может быть, мистеру Парнеллу понадобится горячее питье.
– Мамочка, обязательно позови меня, если что, – настойчиво проговорила Нора. – Обязательно!
– Разумеется, дорогая. Только не надо так волноваться, а то на тебе лица нет. Болезнь мистера Парнелла не опасна.
Она говорила уверенно, словно убеждала сама себя, что все в порядке. Однако ночью ее страхи возобновились.
Чарлз в течение нескольких часов непрерывно бредил. В тускло освещенной спальне появились призраки несчастных ирландских крестьян, умирающих от холода и голода…
Слабым голосом он говорил о нищете, о гнилой картошке, о полуголых детях, дрожащих от холода и научившихся ненавидеть этот мир уже в пятилетнем возрасте; он говорил о ветхих, убогих лачугах, об изгнанниках, о стариках, бесцельно бредущих по полям под проливным дождем;
– Они страдают молча, – говорил он еле слышным голосом, не давая Кэтрин вставить хоть слово. – Это ужасно! А когда ирландец умолкает, значит, он лишился всего. А ведь это народ прекрасных сказителей и песнопевцев. И их лишают права голоса! Мой долг – спасти их! Я должен освободить их от мертвой хватки Англии. От этой могущественной страны с ее гнусными намерениями уничтожить Ирландию…
– Забудь об этом хоть на минуту и попробуй уснуть, – умоляла Кэтрин.
– Обними меня.
Но даже в ее объятиях он продолжал еле слышным, срывающимся голосом:
– Я вижу их бледные, изможденные лица. Они смотрят на меня с мольбой и печалью. Умирающая от голода мать протягивает мне свое дитя. Ребенок до того ослаб, что не может даже плакать. Он закутан в обрывки старой шали. Он тянет ко мне свои ручонки. Им так много нужно… И я должен дать им это. Их боль никогда не прекращается.
Он бредил. Она поняла, что эти голодные лица стоят перед его мысленным взором. Те страдания, которые он испытывал сам, он невольно приписывал им.
– Чарлз, дорогой, ты же здесь, со мной!
– Храни тебя Господь, Кэт. Не уходи.
Утром, к ее огромному разочарованию, лихорадка не спала. Наоборот, казалось, болезнь прогрессировала. Он весь пылал, а глаза сияли еще ярче. Он едва мог пошевельнуться из-за боли, охватившей все его тело.
Страшно обеспокоенная, Кэтрин собралась послать кого-нибудь в Лондон на Харли-стрит за знаменитым сэром Генри Томпсоном. Но это намерение очень сильно взволновало Чарлза. Он сказал, что если посылать за врачом, то пусть им будет старик Джоуэрз. Безусловно, он сумеет справиться с каким-то ревматизмом.
Приехав, старик определил, что у пациента серьезный приступ ревматизма, и предписал то немногое, что Кэтрин знала и без него. Сон, тепло, обильное питье и никакого беспокойства.
– Убедите его забыть о делах, миссис Парнелл. Его изнуряют постоянные мысли о работе. А болезнь может идти своим чередом. Возможно, ему сначала станет немного хуже… Вечером я зайду к вам еще раз.
Долгий тревожный день прошел, а к вечеру Чарлзу, похоже, стало лучше. Его взгляд стал более осмысленным. Когда Гроуз взобрался на кровать и устроился рядом с хозяином, Чарлз не позволил, чтобы его прогоняли.
– Пусть останется, – сказал он и с трудом погладил Гроуза больной рукой. Потом нежно коснулся руки Кэтрин. – Мои друзья, – с любовью произнес он.
Этой ночью он спал значительно лучше, хотя его тело буквально обжигало лежащую рядом Кэтрин. Когда утром он проснулся, Кэтрин пришлось обтереть его влажной губкой, чтобы хоть немного сбить температуру. Чарлз выпил немного куриного бульона, приготовленного Эллен. Накануне Эллен целый день готовила говяжий бульон, омлет и ячменный отвар в надежде возбудить у больного аппетит. Кэтрин заметила, что верная служанка плакала, когда Чарлз отказывался есть.